Виктор Пронин - Падай, ты убит!

— Боже! — Ошеверов был сражен. — В чем же ты обвинил себя?

— В плагиате, — Вовушка смущенно улыбнулся. — Когда я пробивал свою лазерную приставку к теодолиту, поначалу со мной даже разговаривать не хотели, дескать, не дано тебе что-то придумать. И штаны у тебя не такие, какие положены изобретателю, и стрижка диковатая, и фамилия какая-то уж больно простецкая. Не дано, и все тут. Да еще лазер! Впервые в мире! Хохотали до колик. Одному даже «скорую помощь» вызвали, но он и в машине все икал да порывался хохотнуть... Помер, бедняга. Не довезли до больницы.

— Как, номер? — не понял Ошеверов. — По-настоящему?

— Называй как хочешь. Что-то у него в организме оборвалось и... Клиническая смерть. А у них такой случай впервые, чтоб человек от смеха помирал... Пока искали обрыв, пока нашли, клиническая смерть и кончилась. Наступила... ну, уже всамделишная. Так и хоронили бедолагу с улыбкой на устах. Могильщики эти, гробокопатели или как их там... зарывать отказывались, он, говорят, живой, вначале чуть улыбался, а когда к яме поднесли — улыбка до ушей, зубы сверкают, сам розовый...

— Может, он и был живой? — усомнился Шихин.

— Какой там... Уж его, смехунчика нашего, так вскрывали, что живого места не осталось... Но копатели оказались правы, улыбка все шире становилась... Не исключено, что, когда зарыли, он там вообще в хохот ударился, опять корчи начались...

— И что же анонимка? — напомнил Ошеверов, уходя от жутковатого Вовушкиного рассказа.

— А что... Написал я на себя, написал все-таки, — горестно повторил Вовушка. — Дескать, спер Сподгорятинский замысел, что у этой приставки есть автор где-то в Англии, сама идея опубликована в каком-то очень научном журнале, прибор уже прошел испытания на японских островах, и даже более того, фирма «Сигимицу мамиеси» наладила промышленный выпуск приборов. Может, есть такая, может, ее и нету. Сам придумал. Вроде по-японски звучит, да? «Сигимицу мамиеси»! Мне нравится. Что началось! — Вовушка схватился за голову, закрыл глаза и завыл сквозь зубы. — Что началось! Вот когда развернулась деятельность, вот когда наши заработали по-настоящему. Перелистали сотни журналов, подшивки за десятки лет, списались с Академией наук, посылали запрос в Англию, вышли на японцев, так, дескать, и так, просим сообщить адрес фирмы «Сигимицу мамиеси», а когда им ответили, что такой нет, просветленно посмотрели друг на друга — все понятно, мол, военная фирма. Два года катавасия продолжалась! И все для того только, чтобы доказать: Сподгорятинский — вор. Урон народному хозяйству я нанес, конечно, немалый, — с некоторой удовлетворенностью сказал Вовушка. — Но зато было доказано, что нигде в мире такой приставки нет. Все комиссии были страшно огорчены. Представляете? Им бы, дуракам, радоваться, что парень невиданную штуковину придумал, а они беснуются и все прикидывают, куда бы еще написать, какой бы еще невиданный запрос учинить... Моя приставка, конечно, вернет народу потраченные деньги, но не скоро, ребята, не скоро, уж больно много сил и средств потребовала проверка. И что же вы хотите, чтобы при всем при этом я думал еще о какой-то нравственности? Митька, ты согласен со мной?

— Угу, — кивнул Шихин.

— А ты, Ошеверов?

— Видишь ли, смотря что иметь в виду. Дело в том...

— Ты только что ел кубинскую картошку?

— Ну? — насторожился Ошеверов. — И что же?

— Это нравственно?

— Понимаешь...

— Понимаю, — оборвал его Вовушка. — Какой-то ты сегодня перепуганный. Тебя что, вызывали, вопросы задавали? Уж коли сидишь с друзьями, то хотя бы вид сделай, что доверяешь им, притворись. Или ты работаешь не только на автотранспортную контору? — спросил Вовушка, щурясь на солнце и тыкаясь босыми ногами в мягкую шерсть Шамана, разметавшегося под столом.

Ошеверов поперхнулся, набрал полную грудь воздуха, чтобы ответить, но Шихин опередил его, не дат прорваться ошеверовскому гневу.

— Послушай, Вовушка, а почему вообще так получилось? Почему все эти люди ополчились на тебя?

— Они ополчились не только на меня! Они ополчились на всех, у кого варит голова. Они на народ ополчились. А на тебя? Не ополчились?

— Но почему? — повторил Шихин.

— Потому что сами тупы и бездарны. И совершенно искренне не могут поверить, что человек, который вырос рядом с ними, отстоял полжизни в одних с ними очередях, отмаялся в коммуналках, годы отмаршировал в пионерских и прочих колоннах, вдруг оказывается не такой, как они. Значит, надо его запретить, остановить, упрятать. Ведь они полагают, что поставлены государством именно для этого. И правы, они действительно поставлены для этого, иначе было бы очень просто их убрать. Но проходят десятилетия, сменяются поколения, а они сидят и запрещают. Это свое открытие я ценю ничуть не меньше, нежели лазерную приставку, которая позволяет с точностью до миллиметра определить расстояние до Луны, глубину черной дыры и даже, — Вовушка понизил голос, — узнать, мальчик родится или девочка.

— Не он, — чуть слышно выдохнул Ошеверов.

— Что?

— Я сказал, что ты очень хороший человек и правильно мыслишь.

— Да ну тебя, — застеснялся Вовушка. — Скажешь еще... Я плохой человек, я это... влюбился.

— А как же дети, жена?

— Вот и говорю... Плохой я человек. Рассказать?

— Конечно!

— Только не смеяться, — поставил Вовушка условие.

Не будем приводить Вовушкин рассказ. Не стоит. Он не имеет к нашему повествованию никакого отношения, да и сам Вовушка против обнародования интимных сторон его жизни. Если он что-то и рассказал в минуту слабости, то это вовсе не значит, что мы должны тут же ею воспользоваться. К тому же в его рассказе не было постельных сцен, не описывал он и прелестей своей подружки. Для этого он был слишком целомудрен, да и слушатели оказались не из тех, кого подобные вещи очень уж интересовали.

Но поведал Вовушка о том, как он преодолевал транспортные трудности, как на гигантском аэробусе ИЛ-86 пересекал страну, чтобы увидеть привязавшееся к нему голубоглазое существо, как сочинял причины отлучек, как доставал денег и как эти деньги ему доставались, как подкупал гостиничных стражей, срамился, унижался перед дежурными, швейцарами, горничными, которые время от времени вламывались в номер, чтобы убедиться не то в добропорядочности жильца, не то в его испорченности. Во всяком случае, они неудержимо хотели в чем-то убедиться, поскольку в выполнении указаний и инструкций заключался смысл их жизни. Казалось, все силы страны, вся ее подслушивающая и подсматривающая мощь были направлены на то, чтобы не произошло прелюбодеяния на втором этаже моршанской гостиницы — единственного пристанища в европейской части страны, где Вовушке удалось устроиться на ночь. А оно все-таки произошло, хотя радости никому не принесло, потому что к тому моменту все было настолько истоптано и изгажено во влюбленной Вовушкиной душе и в душе белокурого существа, согласившегося преодолеть с ним тяготы измены, что свидание превратилось в сущее наказание, и оба перенесли его с терпеливой покорностью.