Розамунда Пилчер - Возвращение домой.Том 2.

— Боюсь, ты ничем не можешь помочь.

— Нет, могу. — Он впервые улыбнулся. — Дай мне только пять минут.

Они отправились на запад через Хаммерсмит и Стейнс и вскоре выехали на шоссе А-30. Машину вела Джудкт: она подумала, что Гас, вероятно, захочет поспать, к тому же, она приноровилась к своеобразному характеру старого автомобиля Бидди. Сидя рядом с ней на переднем сиденье, Гас изучал их маршрут по рваной дорожной карте и сосал карамельки — он, по его словам, был слишком хорошо воспитан, чтобы курить в чужой машине. Когда они добрались до Хартли-Уинтни, лондонские пригороды остались позади, начались провинциальные городки с их рынками, пабами с названиями типа «Красный лев» или «Голова короля», домами из красного кирпича на главных улицах. Солсбери, Крукерн, Чард, Хонитон… В Хонитоне они остановились; Гас наполнил бак из последней запасной канистры, а Джудит отправилась за съестным и принесла два странных на вид пирожка с мясом и пару бутылок имбирного лимонада. Они съели этот скромный обед в машине.

— Пирожок с мясом, — обрадовался Гас. Он надкусил свой пирог и, чуть-чуть пожевав, взглянул на Джудит с гримасой недоумения.

— Это не похоже на пирожок с мясом!

— На что же это похоже?

— На мышь с грязью, запеченные в бумажном полотенце.

— А ты ожидал таких пирогов, как у миссис Неттлбед? Боюсь, после шести лет войны это невозможно. Для этого требуется отборная говяжья вырезка, а большинство людей уже забыли даже, как она выглядит.

Оки поехали дальше. Лондонские облака рассеялись, наступил ясный и холодный вечер. Зимнее солнце, оранжевое, как апельсин, опустилось на холмы Дартмура. Эксетер, Окехамптон, Лонсестон… Стемнело, и Джудит включила фары. По обе стороны узкой дороги расстилались лишь пустынные вересковые поля.

Наконец Корнуолл.

Гас замолчал. Долгое время он не произносил ни слова, а потом спросил:

— Джудит, ты в детстве любила фантазировать?

— В каком смысле?

— Ну, обычные грезы подростка. О том, как ты скачешь по пустыне в одном седле с красавцем шейхом или спасаешь утопающего, а он вдруг оказывается твоим любимым киноактером.

— Нет, таких именно фантазий у меня не было. Но я любила представлять, что Корнуолльская Ривьера — это Восточный экспресс [32]и я должна доставить в Стамбул секретные документы, а за мной охотятся всякие коварные шпионы. Захватывающие приключения в духе Агаты Кристи. А о чем грезил ты?

— Мои грезы были куда менее авантюрными. Я вообще не очень увлекался приключениями. Но я отдавался своим фантазиям со всей страстью. Их было три, каждая сама по себе. Прежде всего я мечтал о том, что приеду в Корнуолл, где никогда не был, и стану художником. Я воображал, что живу в беленом рыбацком домике с порогом из булыжника — волосы до плеч, шляпа а-ля Огастес Джон [33], сандалии на веревочной подошве и синие парусиновые брюки, какие носят французские рабочие; курю я крепкие сигареты из черного табака «Житан», и у меня своя мастерская. Иногда я наведываюсь в какой-нибудь уютный паб, где люди не дают мне проходу и наперебой угощают выпивкой.

— Довольно невинные мечты. Но почему именно Корнуолл, ты же здесь никогда не бывал.

— Я знал Корнуолл по произведениям искусства — по картинам. Читал в журнале «Студия» о ньюлинской и порткеррисской школах живописи. Художники с необыкновенным ощущением света, по-особому передававшие цвет моря и скал.

— В живописи ты добился бы успеха, я в этом не сомневаюсь.

— Возможно. Но это было всего лишь маленькое хобби. Так говорил мой отец. И я поступил в Кембридж, выбрал техническую специальность. Диаметрально противоположное направление. — Он замолчал, погрузившись в задумчивость. — Наверно, мы были последним поколением молодых людей, которые делали то, что им говорят старшие.

— А две другие твои мечты?

— Вторая тоже была связана с живописью, с картиной Лоры Найт, репродукцию которой я вырвал из журнала, вставил в рамку и с тех пор никогда с ней не расставался — ни в школе, ни дома, ни в университете. Девушка на берегу, в старом свитере и теннисных туфлях, смуглая, как цыганка, с падающей на плечо косой медных волос. Прелестная девушка.

— У тебя осталась эта репродукция?

— Нет, она погибла в Сингапуре вместе со всем остальным.

— А твоя третья мечта?

— Это было нечто менее конкретное. Трудно объяснить. Мне грезилось какое-то место, какой-то дом, который я найду и который смогу назвать своим. Дом, где мне было бы легко и я чувствовал бы себя свободно. Где меня приняли бы, не глядя на воспитание, материальное положение и репутацию. Где я мог бы просто оставаться самим собой.

— Никогда не думала, что у тебя бьиа такая проблема.

— Была, пока я не познакомился с Эдвардом Кэри-Льюисом. После встречи с ним все изменилось. Даже мое имя. Прежде я был Энгус, а теперь — Гас. Мы вдвоем поехали на отдых во Францию. Потом Эдвард пригласил меня в Нанчерроу. Я никогда не бывал в Корнуолле, но сел в машину и поехал. Проделал в одиночестве весь путь из одного конца страны в другой. И когда пересек границу Корнуолла, меня охватило необыкновенное чувство, будто я возвращаюсь домой. Казалось, что я уже видел это раньше. А в Нанчерроу все сошлось воедино, словно партии разных инструментов в великолепной симфонии. Словно так и было задумано, точно это бьиа судьба. В Нанчерроу я нашел Лавди; а когда Эдвард представил меня своему отцу, то полковник сказал: «Гac, дружище, как мы рады тебя видеть! Как хорошо, что ты к нам приехал». Или что-то в этом роде. И в этот момент мои грезы на какой-то миг стали явью.

Джудит вздохнула.

— Не знаю, Гас, в чем тут дело — в самом ли доме или в людях, которые в нем живут, — только ты не единственный, кого так очаровало Нанчерроу. Но не все еще потеряно. Эдварда больше нет, это так. И Лавди, полагаю, тоже для тебя больше не существует. Но на этом жизнь не кончается. Что мешает тебе стать художником? Поселиться здесь, завести мастерскую, совершенствоваться в деле, которое ты любишь, быть может, даже зарабатывать им на жизнь. Ничто не может тебе помешать.

— Да, ничто. Кроме неуверенности в себе, апатии и боязни провала.

— Это все преходящее. Ты был болен. Все это пройдет. Ты почувствуешь себя лучше. Сильнее. Все переменится.

— Может быть. Поглядим. — Он заерзал на сиденье, распрямляя затекшие конечности. — Бедняжка, ты, наверно, устала.

— Уже недалеко.

Он опустил оконное стекло, и их захлестнул порыв холодного ветра. Повернувшись к окну, Гас набрал полную грудь свежего воздуха и сказал:

— Слушай, мне кажется, пахнет морем.

— Да.

Он поднял окно.

— Джудит.

— Что?

— Спасибо.

С кружкой крепкого дымящегося чая в руке Джудит постучала в дверь спальни Бидди.