Розамунда Пилчер - Возвращение домой.Том 2.

Мелодия «Беги на бегуэн» отзвучала, теперь Кэрролл Гиббонc играл на рояле известную тему Джерома Керна и Оскара — «Все, что ты есть для меня…».

Ты — обещание весны…

Вскоре она заслышала шаги на лестнице, и в следующий миг на пороге открытой двери появился Джереми. Теперь он был уже в фартуке, какие носят мясники, надетом поверх темно-синего свитера.

— Как тебе приготовить бифштекс?

— Я уже не помню, какой он бывает. Сто лет не пробовала.

— Средней прожаренности?

— Звучит неплохо.

— А как там у тебя с виски?

— Уже допила.

— Я yалыо тебе еще.

— Я запьянею и упаду.

— Лежа в постели, не упадешь. — Он взял ее пустой стакан. — Я принесу тебе новую порцию с обедом. Вместо шампанского.

— Джереми, я не хочу обедать одна.

— И не будешь.

Он приготовил обед удивительно быстро, принес тяжелый поднос наверх и поставил рядом с ней на кровать. Как правило, когда приносишь еду кому-нибудь в постель, что-нибудь да забудешь: джем, нож для масла, чайную ложку. Джереми не забыл ничего. Бифштексы, только что с раскаленной сковородки, еще шипели, гарниром служил хрустящий картофель и консервированный горошек, который Джереми отыскал в продуктовых запасах. Он даже подливку приготовил. Были и кожи, и вилки, и соль с перцем, и баночка свежей горчицы, и салфетки (правда, не полотняные — ему удалось найти лишь пару чистых чайных полотенец). Наконец, два заново наполненных стакана.

— А что на десерт?

— Половинка апельсина или бутерброд с джемом.

— Мое любимое. Превосходный обед, Джереми. Спасибо.

— Ешь бифштекс, пока не остыл.

Все было очень вкусно и мигом восстанавливало силы. Джереми был прав. Джудит — при своем угнетенном состоянии духа и дурном самочувствии — не сознавала голода и потребности в здоровой, сытной пище. Бифштекс был приготовлен идеально: сверху поджаристая корочка, а внутри розовая мякоть. Он был такой нежный, что его и жевать почти не надо было, и легко проскальзывал по ее воспаленному горлу. К тому же, мясо было необыкновенно сытное. Или просто за те долгие месяцы, что она сидела на однообразной и невкусной еде, желудок у нее съежился.

— Все, больше не могу, — выговорила она наконец, положила нож и вилку и, когда Джереми взял у нее тарелку, откинулась на подушки с чувством полного удовлетворения. — Наелась до отвала. Десерт в меня уже не влезет, так что апельсин достанется тебе. Ты не перестаешь меня удивлять. Не знала, что ты умеешь готовить.

— Любой мужчина, когда-нибудь плававший на небольшом судне, мало-мальски умеет готовить, уж, по крайней мере, рыбину зажарить. Если мне удастся найти кофе, выпьешь чашечку? Хотя нет, не стоит. Только сон себе перебьешь. — И тут же он превратился в профессионала. — Когда у тебя началась простуда?

— Сегодня утром, в поезде. У меня заболело горло. Наверно, подцепила инфекцию от своей соседки по комнате. И голова у меня болит.

— Ты что-нибудь принимала?

— Аспирин. И горло полоскала.

— Как самочувствие теперь?

— Лучше. Как будто полегчало.

—У меня в саквояже есть волшебная пилюлька. Я достал их в Америке и с собой привез немного. Они похожи на маленькие бомбочки, но действуют как нельзя более благотворно. Я дам тебе штучку.

— Я не хочу отрубиться.

— Ты не отрубишься…

Через открытую дверь было слышно, как программа танцевальной музыки подходит к концу, оркестр Кэрролла Гиббонса заиграл прощальную мелодию. Несколько секунд тишины, и раздались удары Биг Бена, медленные, торжественные, казавшиеся голосом самой судьбы. «Говорит Лондон. Вы слушаете девятичасовые новости». Джереми вопросительно поглядел на Джудит, она кивнула в знак согласия. Что бы ни было, она должна это знать, и она все сможет выдержать, просто потому, что рядом, на расстоянии вытянутой руки, сидит Джереми, человек отзывчивый и чуткий, сильный и добрый, чье присутствие дает удивительное чувство уверенности и защищенности. Так тяжко быть смелым и не терять голову в одиночку, наедине с собой, со своим постылым «я», от которого никуда не деться. А вдвоем можно поддержать друг друга. Утешить. Успокоить.

И все-таки новости оказались для нее жестоким испытанием, случилось практически все то, чего она боялась. На Востоке японцы приближаются к Джохорскому пути. Сингапур бомбят уже вторые сутки… траншеи и оборонительные укрепления… ожесточенные бои на реке Муар… британская авиация продолжает бомбить и обстреливать пулеметным огнем японские баржи… нанесен удар по австралийской территории, японские войска численностью пять тысяч человек высадились на островах Новая Британия и Новая Ирландия… малочисленный оборонительный гарнизон был вынужден отступить…

В Северной Африке, в Западной пустыне, первая бронетанковая дивизия отошла назад под ударами генерала Роммеля… атака Агедабии… вся Индийская дивизия оказалась под угрозой окружения….

— Довольно, — сказал Джереми, встал, прошел в гостиную и выключил приемник. Бесстрастный, хорошо поставленный голос диктора затих.

Джереми вернулся.

— Да уж, хорошего и правда мало, — проговорил он. — Ты думаешь, Сингапур падет?

— Это будет катастрофа. Если мы потеряем Сингапур, мы потеряем всю голландскую Ост-Индию.

— Но раз остров имеет такое значение, то он и в самом деле должен быть надежно защищен…

— Вся тяжелая артиллерия находится на южной стороне, обращена к морю. Думаю, ни у кого никогда и мысли не возникало о возможности нападения с севера,

— Там Гас Каллендер. Со вторым батальоном гордонцев.

— Я знаю.

— Бедная Лавди. Бедный Гас.

— Бедная ты.

Он склонился и поцеловал ее в щеку, затем положил ладонь ей на лоб.

— Как ты себя чувствуешь? Она покачала головой.

— Я не знаю, как я себя чувствую. Он улыбнулся.

— Отнесу поднос и приберу в кухне. Потом принесу тебе мою пилюлю. Утром будешь здорова.

Он вышел, и Джудит осталась одна в теплой, мягкой постели, в окружении тончайших драпировок, мебельного ситца с рисунком из розочек, ламп с мягким светом, красивых и дорогих вещей, старательно подобранных Дианой. Было до странности тихо. Только шумел дождь по ту сторону задернутых занавесок и дребезжало оконное стекло под порывами поднявшегося ветра. Западный ветер, проносящийся над пустынными сельскими просторами, прежде чем ворваться в затемненный город, казался ей живым существом. Она лежала неподвижно, уставясь в потолок, и думала о Лондоне, о себе, о том, что она этой ночью, в эту минуту, всего лишь одна из сотен тысяч столичных жителей. Истерзанный бомбежками и пожарами, город продолжал жить благодаря людям, заполняющим его улицы и населяющим его дома. Ист-Энд и верфи были разрушены немецкими бомбами, но Джудит знала, что в уцелевших домах, рядками стоявших вдоль улиц, в уютных гостиных по-прежнему пьют чай, вяжут, читают газеты, говорят, смеются и слушают радио. А те обездоленные, кто лишился дома и кому некуда было деться, каждый вечер собираются на платформах метрополитена и спят под грохот проносящихся поездов; они спускаются сюда за человеческим теплом и компанией, и, уж конечно, им там не в пример веселее, чем в одиночестве.