Наталья Нестерова - Уравнение со всеми известными

За время вынужденного отсутствия Анны в центре ничего чрезвычайного не произошло. Конечно, народ отдохнул от “штаба военных действий”, но встречали ее хорошо. Анна шла по коридорам, отвечала на приветствия и видела на лицах доброжелательные улыбки. С кем-то она просто здоровалась, другие останавливали, справлялись о здоровье близких — и все, оказывается, были рады ее видеть, довольны, что вот она появилась, займет свое место и жизнь снова покатится по прежнему руслу. Она и сама испытывала подъем духа, возвращаясь к занятию любимым делом. Их с Татьяной отец работал экономистом на крупном предприятии, но больше всего любил столярничать. В выходные дни он, направляясь к своему верстачку, чтобы сделать очередную табуретку или стульчик, довольно потирал в предвкушении работы руки. И ей сейчас так же хотелось потереть руки.

Настя сделала новую прическу — выкрасила тонкие пряди волос в золотистый цвет и коротко подстригла затылок.

— Класс! — похвалила Анна. Словечко она подхватила у дочери. — Жаль, мне так не пойдет.

Смоляно-черные волосы Анны, уложенные в каре на прямой пробор, не переносили никаких ухищрений.

— Вам пойдет цвет “баклажан”, — посоветовала Настя, — или “перезрелая вишня”.

— Перезрелая, — усмехнулась Анна, — хорошо сказано.

Она открыла дверь кабинета, сделала несколько шагов и вздрогнула, словно получив сразу два удара: в нос ударил запах дешевого одеколона и еще чего-то… да, именно нестираных носков, а в уши — раскаты чудовищного храпа. Источник запаха и звука, мужчина в черной кожаной куртке, располагался на диване. Рядом с диваном стояли его ботинки.

Пораженная увиденным, услышанным и унюханным, Анна несколько секунд смотрела на спящего, потом вернулась в приемную.

— Это что? — спросила она Настю, указывая на дверь кабинета.

Настя бросилась смотреть, а вернувшись, зашептала:

— Это милиционер. Он к вам пришел. Я просила подождать, а потом вышла на минутку, а он, оказывается, зашел к вам, а я думала — ушел, и… и спит.

— Что ты шепчешь? Он здесь до второго пришествия дрыхнуть собрался? Буди его и проветри кабинет.

Значит, на Ольгу подали в суд. Или на центр? Позвать юриста? Нет, сначала поговорю с этим вонючкой сама. Вот тебе и ничего чрезвычайного! Славно день начинается.

Когда она вошла в кабинет, милиционер уже обулся, причесывал пятерней темно-русые волосы, всклокоченные во сне. Среднего роста, лицо мальчишечье, но вокруг глаз морщинки — ему лет тридцать шесть. Брюки смяты гармошкой, ворот темного свитера оттопырен — таскает неделями без стирки.

— Здравствуйте, — сказал он Анне.

— Доброе утро! С пробуждением!

— Спасибо. — Он ничуть не смутился ее насмешливым тоном.

Потом вдруг поднял руки и с рыком сладко потянулся, хрустнув суставами, тряхнул головой, прогоняя остатки сна.

Анна медленно опустилась в кресло. Никаких сомнений — тот самый, давно забытый толчок. Удар крови в низ живота, в грудь, в сердце. Вот так номер! Позорище! Дожила! Испытать призывный импульс от вида неряхи милиционера!

— Майор Дмитрий Дмитриевич Сусликов, — представился он. — Удостоверение показать?

— Обязательно!

Анна взяла документы, встала и прошла к своему столу. Она злилась на свое бестолковое тело, но и с интересом к нему прислушивалась. Успокоился, глупый организм? То-то же, успокаивайся.

— Чай, кофе? — заглянула Настя.

Анна не успела ответить, как Сусликов попросил:

— А нет ли у вас, милая девушка, колбасы или сыра?

Нахал. Голодный нахал.

— Сделай бутерброды, — кивнула Анна. — По второму номеру.

— Ясно, — ухмыльнулась Настя.

Понятливая девочка. Второй номер — полторы дюжины бутербродов с копченой рыбой, ветчиной и сыром — подавался Настей, когда потчевали больше пяти человек! За створкой встроенного шкафа у нее в приемной был холодильник со стратегическим запасом продуктов, напитков, сладостей и фруктов, микроволновая печь, и электрокофеварка. Сейчас мы тебя накормим, голодающий.

— Анна Сергеевна, — милиционер присел к ее столу, — я к вам по секретному делу. Есть один тип, подозреваемый в совершении тяжких преступлений, мы хотим разузнать о нем побольше с помощью ваших врачей.

Значит, не погибший ребенок. Анна облегченно вздохнула и расслабилась.

— Я вас слушаю, Дмитрий Дмитриевич.

— Его фамилия Деревянко, а жена его Тамара Егоровна Деревянко посещает вашего доктора, — Сусликов заглянул в блокнот, — доктора Колесова. Вот с этим доктором мне и нужно побеседовать.

— К сожалению, Константин Владимирович в отпуске.

— Уехал из Москвы?

— Нет, у него… творческий, научный отпуск.

— Ладно, давайте его адрес, я съезжу к нему.

— Боюсь, что это невозможно, потому что он… много работает в библиотеке.

— В запое, что ли?

— Почему сразу в запое? — возмутилась Анна.

В определенном смысле Вера и Колосов были уже почти месяц в запое. Они стали потихоньку выбираться из подполья, но связь держали только одностороннюю — звонили сами, когда находили нужным. Вера — ей, Анне, а Колесов — в свое отделение.

Настя принесла гору бутербродов и большой стеклянный чайник. Аппетит у Сусликова не под стать фамилий был волчий, он уничтожал бутерброды один за другим. Но вид его, жующего и прихлебывающего чай, вызывал почему-то не брезгливость, а умиление. Анне вдруг захотелось поставить локоть на стол, положить голову на ладонь и тихо смотреть, как насыщается здоровый голодный мужчина. Сусликов умудрялся еще и говорить с набитым ртом:

— Нет, ну какие проблемы? Человек жив, в Москве, почему нельзя с ним встретиться?

— Я попробую сейчас позвонить, но дозвониться не гарантирую.

— Попробуйте.

Попытка удалась. Трубку сняла Вера.

— Как ты? — спросила Анна.

— Все лучше и лучше.

— Замечательно. Можешь пригласить к телефону Константина Владимировича?.. Константин Владимирович, у меня в кабинете сейчас находится майор милиции Дмитрий Дмитриевич Сусликов. У него есть к вам ряд вопросов. Ответьте на них, пожалуйста.

Она передала трубку Сусликову, и тот, не переставая жевать, изложил Колесову суть дела. Анна отлично слышала их разговор — безобразие, оказывается, у ее телефона изоляция никуда не годится, и ее посетители невольно в курсе всех телефонных бесед. Нужно немедленно вызвать мастера или поменять аппарат. Правда, диалог шел на повышенных тонах, вернее, они попросту орали друг на друга.

— Я ничего не могу сообщить вам полезного, — говорил Костя. — О том, чтобы предоставить пленки с записями, речь не может идти в принципе.

— Вы отказываетесь помочь следствию?

— Какого рода преступление вы бы ни расследовали, мои сугубо конфиденциальные беседы с пациенткой никакого отношения к ним не имеют.