Артур Голден - Мемуары гейши

Если бы я не приняла решения о побеге, то, возможно, страшилась бы мысли о страданиях, ожидающих меня в Джионе, и о возможности со временем превратиться в похожую на Грэнни старуху. Но надежда уже на следующий день оставить Джион лишь в воспоминаниях успокаивала меня. Я знала как заберусь на крышу и спрыгну оттуда на улицу. Выбора не было, придется прыгать в темноту. Даже если приземление окажется удачным, скорее всего, мои проблемы только начнутся. Жизнь в Джионе напоминала постоянную борьбу, жизнь после побега будет еще труднее. Мир ужасно жесток. Как мне удастся выжить? Я подумала: а есть ли у меня силы осуществить задуманное... Но Сацу будет ждать меня, и я верила, она знает, что нам делать.

Прошло совсем немного времени с тех пор, как в своей комнате улеглась Грэнни. Громко храпели служанки. Я повернулась и посмотрела на Тыкву, сидящую на коленях на полу. Ее лицо разглядеть не удалось, но мне показалось, что она дремлет. Я хотела дождаться, когда она уснет, но не знала, который час, а к тому же в любой момент могла вернуться Хацумомо. Я встала насколько могла бесшумно, решив, что если кто-нибудь заметит меня, то просто пойду в туалет и вернусь обратно. Но никто не обратил на меня внимания. Платье, приготовленное для следующего дня, лежало на полу рядом с кроватью. Я подняла его с пола и пошла к лестнице.

Проходя мимо двери Маминой комнаты, я остановилась. Она обычно не храпела, поэтому сложно было понять, спит она или нет. В комнате стояла тишина, лишь сопела во сне ее маленькая собачка Таку. Чем дольше я стояла под дверью, тем больше в ее сопении мне слышалось мое имя: Чи-йо, Чи-йо! Я боялась выходить из окейи пока Мама не уснет, поэтому решилась приоткрыть дверь и удостовериться в этом. Если она не спит, я скажу, будто мне показалось, что меня кто-то позвал. Как и Грэнни, Мама спала при свете настольной лампы. Таку лежала у нее в ногах, и ее грудь то поднималась, то опускалась, издавая звуки, похожие на мое имя.

Я закрыла дверь и переоделась в холле на втором этаже. Единственное, чего мне не хватало, — это туфель. Я не представляла себе, как можно убежать без туфель. Если бы Тыква не сидела у входа, я бы забрала ее пару. Вместо этого пришлось взять очень плохие и слишком большие для меня деревянные туфли, использовавшиеся для хождения по грязному двору.

Закрыв за собой люк, я засунула свою ночную рубашку под бак, залезла наверх и перекинула ногу через конек крыши. Не могу сказать, чтобы я не боялась, но голоса, доносившиеся с улицы, звучали где-то очень далеко внизу. Но поддаваться страху у меня не было времени, ведь в любой момент кто-нибудь из прислуги или даже Мама или Анти могли подняться наверх и обнаружить меня. Я взяла в руки туфли и осторожно пошла вдоль конька крыши. Путь оказался гораздо труднее, чем я себе представляла. Каждый шаг эхом отдавался на соседних крышах.

Переход на другую сторону окейи занял у меня несколько минут. Внизу, на улице, стояла абсолютная темнота. Я перебралась на более низкую крышу соседнего здания, но все равно слишком высокую и крутую, чтобы бесстрашно спуститься вниз. Не надеясь, что следующая крыша лучше, я запаниковала, но все равно продолжала двигаться вдоль конька до тех пор, пока не дошла до конца блока, выходящего одной стороной в открытый двор. Если бы мне удалось добраться до водосточной трубы, можно было бы спуститься по ней до низкой крыши сооружения, скорее всего бани, а оттуда спрыгнуть вниз.

Мне совершенно не хотелось после прыжка оказаться во дворе какого-нибудь другого дома, без сомнения, тоже окейи. Ведь в нашем квартале располагались только окейи. Кто-нибудь, кому нужна гейша, поймает меня и не отпустит. К тому же ворота могут быть, так же как наши, закрыты. Я бы не выбрала этот маршрут, если бы видела что-нибудь более безопасное.

Я сидела на коньке крыши и прислушивалась ко всем звукам, доносившимся из внутреннего двора, но слышала только смех и разговоры на улице. И все же я считала: лучше уж прыгнуть во двор, чем дождаться, пока кто-нибудь в окейе обнаружит мое отсутствие. Если бы тогда я могла предположить, что поставлено на карту и сколько вреда я причиню себе этим прыжком, то, возможно, вернулась бы обратно. Но я была всего лишь ребенком, отправившимся на поиски приключений.

Я перекинула ногу через конек и с ужасом поняла — крыша гораздо круче, чем мне представлялось. Сделав попытку вернуться, я повисла на коньке крыши, держа туалетные туфли в руках и понимая, что уже никогда не смогу подтянуться и у меня единственный путь — катиться вниз. Но, мне кажется, в тот момент, когда я это поняла, я уже и так непроизвольно скатывалась. Сначала я съезжала довольно медленно, и это вселило в меня надежду, что удастся ненадолго остановиться на краю крыши. По пути я потеряла одну туфлю, и она скатывалась рядом, пока не послышался шлепок при ее падении на землю. Последовавшие за тем звуки были для меня гораздо страшнее — звуки шагов, приближающихся ко внутреннему дворику.

Много раз я видела, как мухи держатся на вертикальной стене так, будто сидят на горизонтальной поверхности. Я не знала, то ли у них липкие лапы, то ли они очень легкие, но, услышав приближающиеся ко внутреннему дворику шаги, я пыталась удержаться на стене, как муха. Цепляясь коленями и локтями, я все же стремительно падала вниз.

Какое-то время после падения вокруг меня стояла пугающая тишина, и я ничего не слышала. Приземление можно было считать удачным, по крайней мере головой я ударилась не сильно. Не знаю, где стояла женщина и вообще, была ли она во дворе при моем падении с неба. Но она точно видела, как я падала с крыши, потому что, лежа на земле, услышала ее слова:

— О боже! Дождем оказалась маленькая девочка!

Как мне хотелось вскочить и убежать, но тело меня не слушалось, а местами мучительно болело. Вскоре надо мной склонились две женщины. Одна из них непрерывно что-то повторяла, но я ничего не могла разобрать. Они переговорили между собой, подняли меня с земли и посадили на деревянную скамейку. Часть их разговора я помню.

— Я говорю вам, она спустилась с крыши, госпожа.

— Но почему она взяла с собой туалетные туфли? Ты поднялась наверх, чтобы сходить в туалет, девочка? Ты меня слышишь? Тебе повезло, что ты не разбилась.

Она не может вас слышать, госпожа. Посмотрите на ее глаза.

— Да все она слышит. Скажи что-нибудь, малышка!

Но я ничего не смогла сказать. Я думала только о Сацу, которая будет ждать меня напротив Театра Минамиза, а я никогда там не появлюсь.

Служанку послали пройти по улице и постучать во все двери, пока не удастся выяснить, откуда я появилась. Я в это время лежала в шоковом состоянии, свернувшись калачиком, и плакала без слез, держась за свою руку, которую очень сильно ударила. Вдруг кто-то поднял меня на ноги и влепил пощечину.