Артур Голден - Мемуары гейши

Я не знала, что на это ответить, но Доктор многозначительно посмотрел на меня.

— Ты еще так мало видела, — продолжал он, — но в свое время ты научишься остерегаться всех, кто с высокомерием принимает приглашение от людей вроде Барона, а затем грубо разговаривает с ними в их же собственном доме, как это делал сегодня Нобу.

Я поклонилась в ответ и, когда стало ясно, что Доктор Краб больше ничего не собирается говорить, проводила его до туалета.

К тому времени, когда мы вернулись в маленькую банкетную комнату, мужчины благодаря стараниям Мамехи разговорились. Она часто говорила, что роль гейши иногда заключается только в том, чтобы размешать суп.

Вскоре разговор опять зашел о кимоно, и мы все спустились в подземный музей Барона. Вдоль стен на панелях были представлены кимоно. Барон сидел на стуле посреди комнаты, облокотившись на колени, не произнося ни слова, а Мамеха показывала нам коллекцию. Самое удивительное платье, по мнению всех, было расписано пейзажем города Кобэ, расположенного на крутом склоне, спускающемся к океану. Рисунок начинался на плечах, там было голубое небо с облаками, на коленях заканчивался склон горы, а ниже простирался голубовато-зеленый океан с красивыми золотыми волнами и крошечными кораблями.

— Мамеха, — сказал Барон, — думаю, ты должна надеть это кимоно в Хаконэ на следующей неделе. Это будет нечто фантастическое, правда же?

— Я бы с удовольствием, — сказала Мамеха, — но, как я уже говорила вам, боюсь, не смогу присутствовать на вечеринке в этом году.

По насупленным бровям Барона я поняла, что он остался недоволен.

— Что ты имеешь в виду? Кому из пригласивших тебя ты не можешь отказать?

— Я бы мечтала побывать там, Барон. Но именно в этом году, боюсь, это невозможно. Я записана на прием к врачу.

— Прием у врача? Что это значит? С докторами легко можно договориться. Запишись на другое время и будь на моей вечеринке на следующей неделе, как всегда.

— Прошу прощения, — сказала Мамеха, — но с согласия Барона я записалась на прием несколько недель назад и уже не смогу изменить время.

— Не помню, чтобы я давал какое-либо согласие! В любом случае, ты же не собираешься делать аборт или что-то в этом роде...

Повисла долгая, тяжелая пауза. Мамеха одернула рукава, а все остальные стояли так неподвижно, что слышалось, как тяжело дышит господин Арашино. Нобу повернулся и пристально посмотрел на Барона.

— Ладно, — сказал, наконец, Барон, — думаю, я забыл, а теперь, когда ты напомнила... конечно, мы не можем допустить, чтобы вокруг бегали маленькие барончики, правда же? Но, Мамеха, не понимаю, почему ты не могла мне напомнить об этом наедине?

— Извините, Барон.

— Если ты не можешь приехать в Хаконэ... ладно, не можешь, значит, не можешь, но как насчет остальных? Это замечательная вечеринка в моем имении в Хаконэ. Вы все должны прийти! Я устраиваю ее каждый год во время цветения вишни.

Доктор и Арашино сказали, что не смогут присутствовать. Нобу не ответил, но когда Барон спросил у него персонально, он сказал:

— Барон, неужели вы думаете, я поеду в Хаконэ смотреть на цветение вишни?

— Цветение вишни — всего лишь повод для вечеринки, — сказал Барон. — Это не главное. Там будет ваш Председатель, который приезжает каждый год.

Я очень удивилась, услышав упоминание о Председателе, о котором думала на протяжении всего вечера. На какое-то мгновение я почувствовала себя так, словно мой секрет выставили напоказ.

— Боюсь, в итоге никто не приедет, — продолжал Барон. — Вечеринка шла так хорошо, пока Мамеха не начала говорить о личном. Хорошо, Мамеха, у меня есть для тебя достойное наказание. Я не приглашаю тебя на свою вечеринку, более того, хочу, чтобы ты послала вместо себя Саюри.

Я решила, Барон шутит, но должна признаться, сразу подумала, как хорошо было бы встретиться с Председателем на территории фантастического имения без Нобу, Доктора Краба и даже Мамехи.

— Это прекрасная идея, Барон, — сказала Мамеха, — но, к сожалению, Саюри сейчас очень занята, у нее много репетиций.

— Глупости, — сказал Барон, — Я хочу ее увидеть там. Почему ты все мои просьбы воспринимаешь в штыки?

Он действительно выглядел сердитым, а из-за того, что был очень пьян, во время разговора сильно брызгал слюной. Он попытался вытереть ее тыльной стороной руки, но она лишь впиталась в длинные черные волосы его бороды.

— Могу я попросить тебя хотя бы об одном одолжении, в котором ты мне не откажешь, — продолжал он. — Я хочу видеть Саюри в Хаконэ. Ты должна просто ответить «Да, Барон», и покончим с этим.

— Да, Барон.

— Отлично, — сказал Барон. Он отклонился назад на своем стуле, достал носовой платок из кармана и вытер им лицо.

Мне было очень неудобно перед Мамехой. Но понятно, как я радовалась предстоящей возможности посетить вечеринку Барона. Каждый раз, когда я мысленно возвращалась к этому, на обратном пути в Джион, мне казалось, у меня краснели уши. Я очень боялась, что Мамеха заметит это, но она не проронила в течение всей поездки ни одного слова и лишь в конце сказала:

— Саюри, ты должна быть очень осторожна в Хаконэ.

— Хорошо, госпожа, — ответила я.

— Имей в виду, начинающая гейша перед мизуажем напоминает блюдо, выставленное на столе. Никакой мужчина не захочет съесть его, если он услышит, что какой-то другой мужчина откусил кусочек.

После ее слов мне было неловко смотреть ей в глаза, я прекрасно знала, что она говорила о Бароне.

В то время я даже не знала, что Хаконэ находится в восточной Японии, довольно далеко от Киото. Остаток этой недели я чувствовала себя значительной персоной, постоянно думая о том, что такой известный человек, как Барон, пригласил меня приехать из Киото на вечеринку. Мне с трудом удавалось скрывать свою радость, но, наконец, я ехала в вагоне второго класса с господином Ичода, костюмером Мамехи. Ему поручили защищать меня от людей, которые попытаются со мной заговорить. Я делала вид, что читаю журнал, хотя на самом деле лишь переворачивала страницы, а сама краем глаза следила за людьми, проходившими мимо. Все они с интересом смотрели на меня, и было приятно оказаться в центре внимания. Но когда мы доехали до Шизуока, вскоре после полудня, меня переполнили неприятные эмоции. Перед моими глазами предстала картина из прошлого, когда я стояла совсем на другой платформе, с господином Бэкку, в тот день, когда нас с сестрой увозили из дома. Стало стыдно, что в последние годы я почти не думала о Сацу, отце, матери и нашем подвыпившем домике у морских скал. Все, что я видела изо дня в день, — это Джион. Джион стал для меня всем. Но теперь, вдали от Киото, я видела людей, для которых Джион ничего не значил, и не могла не думать о своей жизни до Джиона. Печаль — особое чувство, мы беспомощны при встрече с ней. Она напоминает окно, открывающееся само по себе.