ДЭНИЭЛ ВАЙСС - НЕТ ЦАРЯ У ТАРАКАНОВ

Оливер помолчал.

– Такое случается. Я не работаю на этом уровне и не знаю наверняка. Если кто-нибудь время от времени мрет, и от этого большой проект идет гладко – ну, что поделаешь? По крайней мере, от моих денег есть польза. Но я плачу налоги, а они идут тебе, и ты тратишь их на освобождение наркомана, который живет на пособие, мочит кого-нибудь ради очередной дозы, а затем идет под суд и садится в тюрьму – за мои деньги. И вот это меня достало.

Руфь повернулась к нему:

– Ничего чудовищнее я в жизни не слышала. Оливер пожал плечами:

– Не будь наивной. Так происходит в реальном мире, где люди зарабатывают на жизнь.

– Прошу тебя, Оливер. Я глава финансового отдела…

Элизабет перебила пугающе жизнерадостно:

– Руфь, эта шерсть похожа на тот шарф, что ты мне подарила. Ты купила себе такой же?

Это она обнаружила мою нитку в пепельнице. Руфь взяла у нее нитку.

– Такая же, и впрямь. Но я покупала один.

– Полно, Элизабет. Мы же все понимаем, что подобный шарф Руфи не пойдет, – сказал Оливер.

На лице Элизабет нарисовалось энергичное предупреждение.

– Ой, ну не знаю, – ответила Руфь. – Если бы подарки посыпались на меня с неба, я бы не возражала.

Давай, Олли. Скажи ей, что ты о ней думаешь. Скажи, что она дешевая жидовка и купила подружке корейскую синтетику, а взамен ждет тайского шелка. Скажи ей: большое спасибо, но твоя стильно тоненькая женушка не носит грязь на нежной шее и не завязывает обноски под одиноким точеным подбородком.

Оливер покосился на жену и вздохнул:

– А что, «Танкерей» еще остался? Элизабет не двинулась, и он заковылял на кухню. Мой первый просчет: я не подумал, что Оливер возжаждет бесплатного первосортного джина.

Они переместились в столовую, и Руфь забегала с посудой. Я все ждал, когда же кто-нибудь побледнеет и вскочит при виде трупа Блаттеллы в соусе с тушеным мясом – Вознесение в квартире 3Б.

Ничего. Стол – воплощение земной несправедливости. Вырожденцы обжираются, а мы, соль земли, голодаем. Я сходил в спальню за Американской Женщиной и отволок ее по коридору к порогу столовой.

Бульк, чавк.

– Просто прекрасно, Руфь. Хм-м.

– Да-а, действительно. Дзинъ.

– О, ч-черт.

– Быстрее, подними стакан. Соли на пятно. Засыпь его полностью. Еще.

– Да не вина еще, алкаш. Соли!

Это был мой шанс. Я потащил Американскую Женщину через порог и под стол. Кружевная скатерть спускалась до пола – вычурная обстановочка борделя. Стол раздвинули, и ноги элегантно распределились по периметру нашей безопасности.

Я крикнул в сторону плинтуса, откуда немедленно выглянула голова Бисмарка.

– Я буду жертвенным бараном? – спросил он.

Диалог наверху продолжался.

– Фамильные ценности собирают грязь. Они затем и нужны.

– Они совсем не за этим нужны.

– Более безопасного ужина у тебя в жизни не случится, – ответил я.

Бисмарк промчался по полу и влетел прямо в панцирь бирюка. И отскочил – рефлексы Блаттеллы.

– Бисмарк, познакомься. Это Американская Женщина. – Бисмарк содрогнулся.

В отверстие выглянул Суфур. И тут же был катапультирован Барбароссой, который лез следом. Граждане безостановочно прибывали. Пришли все, кого я звал, даже личинки из пылесоса. Американская Женщина не могла уделить внимание сразу всем, так что Барбаросса, ворча и кряхтя, разломил ее пополам вдоль трещины от Айриного пальца. Теперь у нас было два стола, два пира: мы с друзьями ели за одним; сиротки Фэйри, Ксидент, Ноготь, Вошь-энд-Гой, Макдоналдс, Аквафреш и остальные добровольцы расположились за другим. Книжные калеки тоже явились.

Мы ели жадно, как Оливер. Будто враги по глупости объявили временное прекращение огня, дав нам шанс отдохнуть и перевооружиться посреди накала финальной битвы.

– Очень вкусно, – сказал Бисмарк. – За тебя, Псалтирь.

– Очень вкусно, Руфь, – сказала Элизабет.

– Постой, я не понял, – сказал Оливер. – Эти два твоих клиента уже породили пять трупов.

Я уже поздравлял себя с тем, что длительное половое воздержание окончательно лишило его такта, и тут заметил нечто ужасное: по полу медленно полз Т. Э. Лоуренс, бледный, почти желтый. Его прекрасно видно из-за стола и из-под стола. Каждые несколько шагов он приседал, оставляя зеленые бутоны блевотины.

Я закричал, чтобы он немедленно шел под скатерть. Он остановился и высокопарно изрек:

– Я любил тебя, и взял в руки волны людские, и звездами волю свою начертал в небесах.

И его опять вырвало. Барбаросса не выдержал:

– Этот гомик пытался совратить нимфу. Отвратительно. Я его окунул в борную кислоту. Имейте в виду, я не жалею.

– Оставь его, – сказал мне Бисмарк. – Они убьют вас обоих.

Но я пошел напрямик, и священные заповеди Блаттеллы вопили об осквернении в моем мозгу. Я схватил Лоуренса за усы и потащил под стол.

– Простите, – сказал я, не обращаясь ни к кому в отдельности. – Я не мог просто оставить его там.

– Ты мог и должен был его оставить. Здесь он привлечет к нам внимание. Если еще не привлек, – проворчал Бисмарк.

Он прав. Если Лоуренс провальсирует из-под скатерти, Айра глянет на пол – и нам всем крышка. Зачем я это сделал? Леденящий страх шептал мне голосом Матфея: «Душа не больше ли пищи?» Оба идут на фиг – и Матфей, и Лоуренс.

– А когда они выходят – это как в кино? Начальник тюрьмы говорит: «Парни, на этот раз мы вас отпускаем. Но, если увидим поблизости ваши карамельные жопы, вам туго придется». Потом он вручает им билет на автобус и пачку «Кэмела». Кореша машут сквозь решетки и ржут: «Через месяц увидимся, Джеймс. Вазелин не забудь». – Оливер постукивал по полу громадным ботинком.

– Олли, мы за столом, – напомнила ему жена.

– Пошли, турки ждут Белого Бога, – сказал я. Лоуренс приосанился. Дальше просто: я подвел его прямо под ботинок, и Оливер раздавил Лоуренса, даже не заметив. Бравый солдат Лоуренс ушел от ответа, прилипнув к подошве Оливера.

Я уже не раскаивался. Никто не осудил меня за эту экзекуцию, никто не дал себе труда оторваться от еды.

– Где ты об этом прочел? Ну то есть – по какому каналу видел? – спросил Айра, закашлявшись. Кашель не дал ему договорить, и кто-то хлопнул его по спине.

Он хрипел, но еще дышал. Так просто Айра ни за что не умрет.

– Все нормально? – спросила Руфь. Какая дурацкая физиология. Если дышишь спиной, пища может заблокировать дыхательные пути, только если нарочно ее туда запихнуть.

Я вернулся к Американской Женщине. Сопля продвигался ко мне – он уже глодал ее поперек.

– Не торопитесь, – сказал я. – Черт возьми, это мой панцирь.

– Не торопитесь, – сказала Руфь. – Станет плохо, и не захотите десерта. Если что-нибудь осталось.

Десерт!

Не дожидаясь отвлекающего маневра или прикрытия, я помчался в кухню. Мне уже следовало быть на боевой позиции. Теперь у меня проблемы. Руфь принесла первую порцию грязных тарелок и осталась, пока Элизабет тащила остальные. Я взобрался на обратную сторону стола, полка с банками – в нескольких футах, но дальше идти не мог. Посуду Руфь просто положила в воду – вымоет позднее. Значит, надолго не отвернется и я не успею сделать свой ход.