Андрей Шляхов - Ювелирная работа

«Ничего, это только начало, — успокаивал себя Алекс. — Москва не сразу строилась, а вон какая вымахала!».

Восьмого марта, в праздничное дежурство, оплачиваемое в двойном размере, одиннадцатую бригаду, на которой работал доктор Бушмакин, вызвали к женщине семидесяти двух лет с поводом «задыхается». Обычное дело для такого возраста в суровую весеннюю погоду. В квартире бригаду встретила бодрая пожилая дама, представившаяся соседкой и старшей по подъезду.

— Заждались! Заждались вас! — повторяла она. — Как хорошо, что вы наконец-то приехали!

— Вызов поступил восемь минут назад! — строго сказала Татьяна. — За это время сложно заждаться.

— Ну то вызов, а болеет она уже пятый день, только все горчичниками да ромашкой лечилась, — суетилась соседка. — Вы погодите минуточку, я газетки расстелю, чтобы полы не пачкать, а то Мария Елизаровна такая чистюля, сразу вскочит грязь подтирать…

Чистюля лежала в кровати и не проявляла желания вскакивать и что-то подтирать. Говорила тихо, жаловалась на слабость, кашель, температуру и одышку. Как заболела, думала, что обычная простуда, а оказалось, что-то серьезное. Надо бы в больницу, а вы, доктор, как считаете?

Легкие пациентки играли старинный вальс «Амурские волны». «Плавно Амур свои волны несет, ветер сибирский им песни поет, тихо шумит над Амуром тайга…». Правда, в легких шумело громко — обильные влажные хрипы с обеих сторон. Выслушивать легкие Алекс научился быстро, еще в бытность свою в терапевтическом отделении. Дело нехитрое — если все хорошо, то никаких хрипов не слышно. Если хрипы свистящие — фьють-фьють, то это бронхит или бронхиальная астма, а если влажные, словно бы причмокивающие, то это пневмония. С сердечными шумами разобраться было куда сложнее, Алекс помучился-помучился, да и махнул на них рукой — проще кардиограмму снять и сразу все увидишь.

Влажные хрипы с обеих сторон, температура тридцать восемь и два, кашель, одышка, слабость… Тут бы и водитель Коля, без сомнений, диагностировал бы пневмонию. Но Алекс, как и положено обжегшемуся на молоке, снял кардиограмму и ничего «криминального» на ней не увидел. Госпитализацию предложил безальтернативно — дома при таких делах можно умереть. Пациентка не возражала, она, собственно, для этого и вызывала. Опять же — живет одна, спасибо еще, что соседка проведывает.

Терапия ретуевской больницы была закрыта из-за перегруза, поэтому место дали в балашихинской районной больнице, которую недавно, с какого-то перепугу, курам на смех, назвали «областной». Но это название пока не прижилось, все использовали сокращение ЦРБ — центральная районная больница.

Госпитализировали, как и полагалось по диагнозу и состоянию, на носилках. В смотровой приемного отделения пациентку бережно переложили с каталки на кушетку, Юля повезла каталку обратно, ко входу, а Алекс остался ждать дежурного врача. Спустя несколько минут явилась озабоченная дама в распахнутом белом халате поверх зеленого хирургического прикида. Разговор был коротким.

— Пневмония? Ясно. Оставляйте.

— Кто принял?

— Петровская.

Дама расписалась в карте вызова. Алекс попрощался с пациенткой и ушел. Скажи ему тогда кто-нибудь, что этот вызов поставит крест на его скоропомощной карьере, Алекс бы рассмеялся в лицо горе-пророку и назвал бы его дураком. Но недаром же у французов есть такая поговорка: «Если бы молодость знала, если бы старость могла». Если бы Алекс знал, как все обернется… Если бы он мог потом все исправить… А вот тебе кукиш, добрый молодец!

В половине десятого вечера, когда одиннадцатая бригада заехала на подстанцию для пополнения ящика, диспетчер Лариса спросила:

— Что у вас там в ЦРБ с бабкой произошло?

— Ничего, — ответил Алекс, сразу поняв, о ком идет речь, потому что сегодня он больше никого в ЦРБ не возил. — Привезли и сдали. А что за проблемы?

— Звонили полчаса назад, орали, матерились, — Лариса брезгливо поморщилась, она не любила мата и вообще всякой ругани. — Вы ее что, бросили в приемном и умотали?

— Господь с тобой! — опешил Алекс. — Сдал как положено, доктору… м-м… Петровской. В карточке подпись есть, все чин-чинарем.

— Странно! — Лариса выпятила нижнюю губу, что у нее означало высшую степень недоумения. — Они сказали, что вы бабку кинули, никому не сообщив, а она полежала-полежала и выдала отек легких. Теперь находится в реанимации.

— Им бы закусывать вовремя! — встряла Татьяна. — Что значит «кинули»?

— За что купила, за то и продаю, — ответила Лариса. — Ладно, не парьтесь. Если вы бабку сдали, то все дальнейшее — не ваши проблемы.

Утром, после пятиминутки, последовало продолжение. Заведующий подстанцией пригласил Алекса с Татьяной в свой кабинет и устроил им форменный допрос с пристрастием и был при этом весьма недружелюбным, разве что пистолет у виска не держал.

— Может мне кто-то объяснит, что произошло?! — не выдержал Алекс. — Вчера Ларисе звонили какие-то идиоты…

— А сегодня с утра пораньше звонили мне! — перебил заведующий отделением. — И не какие-то там идиоты, а главный врач ЦРБ! Он сказал, что вы сгрузили женщину с пневмонией в приемное и уехали, не дождавшись дежурного врача. Женщина, никем не замеченная, пролежала там несколько часов, впала в отек легких и сегодня в четыре тридцать пять умерла в реанимационном отделении. Доктор Петровская утверждает, что ей эту пациентку никто не передавал. Как это понимать? Вот как прикажете это понимать?!

— Не знаю, — честно признался Алекс. — Я сделал все, как положено. Пришла женщина в белом халате…

— А это точно была Петровская?

— Юрий Владимирович! — Алекс перешел на официально-протокольный тон. — Я в ее паспорт не заглядывал! А разве кто-то спрашивает документы у принимающих? Я что-то о таком не слышал.

— Не спрашивают, — согласился заведующий подстанцией, — но тут нестандартная ситуация… Хорошо, давайте вернемся к этому разговору позже, когда будет ясность.

Всю нестандартность ситуации Алексу объяснила старший фельдшер подстанции Нонна Борисовна. Эту корпулентную и властную даму никто никогда, вопреки всем скоропомощным традициям, не называл «Нонной», к ней обращались только по имени и отчеству.

— Петровская — любовница главного врача ЦРБ, — поведала Нонна Борисовна, пригласив Алекса в свой кабинетик «на рюмку кофе». — Дура, каких мало, иначе бы он давно ее своим заместителем бы сделал. Но ей и в приемном хорошо. Она ничего не делает, за нее работают медсестры и заведующий отделением. Могу предположить, что дело было так. Скорее всего Петровская отлучилась для того, чтобы отпраздновать Восьмое марта с главным врачом в каком-нибудь кабаке. Или она могла в это время обслуживать главного в его кабинете, как у них обычно заведено. Главный врач Петровскую не сдаст, сами понимаете, и лишнего пятна на свою больницу не повесит. Это же ужас ужасный — забыть пациентку, да еще и тяжелую, в приемном покое! За такое можно и кресла своего лишиться. В общем, он станет вешать всех собак на вас. Никого не интересует, кто там вам закорючку в карте поставил, сама Петровская или санитарка Дуся. Важно, чтобы виноватыми оказались не свои, а чужие. Кстати, Александр Николаевич, а как выглядела та женщина, которая приняла у вас бабульку? Высокая блондинка с ногами от плеч, бюстом четвертого размера и таким выражением лица, будто она дерьма объелась?