Ольга Сафонова - Таня, домой! [litres]

– Мам, а я ее знаю, – сказал сын, – Мы с папой подвозили ее несколько раз после работы.

– И все-таки, месть, – решила Таня.

Ревнивой она была всегда, сколько себя помнила. В детстве Таня дружила с соседским мальчиком Сережей. С утра до вечера они бродили в окрестной роще, мастерили шалаш из гибких ивовых веток, вырезали свои имена на деревьях и мечтали, что всегда будут вместе. Друзья Сергея часто посмеивались над парочкой, дразнили женихом и невестой тили-тили-тесто. Однажды мальчишки так разыгрались, что решили «поженить» Сережу с другой девочкой, Катей. Тогда Таня в первый раз узнала, что такое ревность и… вместо цветка, как делали все ребята, запустила в них поленом. Парочка успела увернуться, а Сергей понял, что чувствами Тани лучше не играть…

В день своего тридцатилетия с бокалом вина Таня сидела одна – муж уткнулся в телефон, а сын играл в компьютерные игры. Не спеша она допила вино, взглядом обвела комнату, потом собрала в пакет кое-какие вещи и спокойно сказала:

«Егор, папа меня больше не любит, у него есть другая женщина, ты оставайся с ним, а я ухожу».

Если бы не грусть и отчаяние, которые переполняли в тот момент, она бы рассмеялась – настолько нелепой, наверное, выглядела эта сцена со стороны. Таня оставила Игорю все – сына, квартиру, машину и вещи. Спустя месяц подала на развод и уехала в Москву, а как обустроилась в столице, забрала мальчика к себе.

Жизнь с блондинкой у бывшего, видимо, тоже не заладилась. После развода Игорь писал Тане трогательные сообщения, умолял вернуться. Она не отвечала. А спустя год от общей знакомой узнала, что Игорь все-таки женится, и даже дату ей назвала, город-то маленький – все про всех знают.

«Сейчас самое время», – прошептала Таня и ухмыльнулась.

Быстренько купила билеты – за два дня до намечающейся свадьбы собрала чемодан и отправилась в путь. И вот она уже она с подругой юности пьет чай.

– Я в Саратове, нужны документы, что остались в квартире. Сможем встретиться?

– Приеду через час, – ответил Игорь.

– Неси скорее все самое яркое, что у тебя есть из косметики и самые сильно пахнущие духи, – скомандовала Таня.

Уже через 15 минут на губах Тани красовалась алая помада, не отличавшаяся особой стойкостью, волосы переливались россыпью блесток – еще горсточку она высыпала в карман, а духами от нее пахло так сильно, что подруга невольно задержала дыхание.

При встрече Таня положила в сумочку документы и попросила Игоря подбросить ее к родителям. Всю дорогу бывший молчал. Возле дома Игорь помог Тане выйти и, под предлогом, что уже темно и опасно, зашел с ней в знакомый подъезд, в подъезд, где они впервые поцеловались еще подростками.

Таня поблагодарила Игоря, что проводил, и слегка обняла его на прощание. Незаметно горстка блесток приземлились на его черную футболку. Не успела Таня сделать шаг, как Игорь, на которого нахлынули воспоминания, обнял ее изо всех сил и принялся целовать. Она не сопротивлялась. Лицо и шею Игоря покрывали следы от красной помады, а блестки, как бы в порыве страсти, сыпались ему в трусы.

«Таня, домой!» – послышался мамин голос с третьего этажа. Тот самый голос, что в четырнадцать ей казался таким бесчувственным, сейчас звучал как «земля», для моряка, потерявшего надежду на спасение. Таня с облегчением вырвалась из объятий и побежала домой.

«Кстати, поздравляю со свадьбой!», – крикнула она и закрыла за собой дверь.

С приближением каждого Нового года Марина кисла. Пока родители всех остальных детей в группе делились планами, кто кем нарядит своего малыша на утренник, ее мама тоже становилась только мрачнее день ото дня. «Мариночка, а ты кем будешь?» «Никем!» – классический диалог с воспитательницей. Те так и не привыкли, пугались детской непонятно откуда взявшейся агрессии. Родители нелюбви Марины к утренникам тоже не разделяли. Каждый год ее наряжали то снежинкой, то елочкой, вели сквозь ледяное темное утро в садик – веселиться. А там могли заставить не только хоровод водить, но вообще страшное делать – танцевать, например, или рассказывать глупые стишки. Что может быть ужасней, Марина и представить себе не могла.

Не сказать, что Марина всегда была мрачным унылым ребенком. В остальное время, пока не замаячит близкий Новый год, она любила и пошалить, и вытворить что-нибудь шкодное: раскрасить вместе с подружкой лица акварельными красками и перепугать родителей, переодеться в мамину кружевную комбинашку, увешаться бусами и петь в расческу – не хуже Аллы Пугачевой, как ей тогда казалось. И песни сама сочиняла, которые забывала сразу же после того, как они были спеты. В общем, нормальный ребенок. Только с Новым годом и утренниками что-то пошло не так. Почему Марина их так ненавидела, никто не знал. Наверное, сейчас такое отношение к праздникам назвали бы цинизмом. Но не называть же циником четырехлетнего ребенка, правда?

В школе ничего не изменилось. Все те же дурацкие хороводы вокруг облезлой елки, да еще и по выходным, когда можно было бы с полным правом сидеть дома и наслаждаться предвкушением каникул. Приходилось через силу брести в школу, в холодный актовый зал с промерзшими окнами – стекла были покрыты морозными узорами снаружи и обклеены бумажными снежинками изнутри. Актовый зал Марина вообще ненавидела. Мало того, что в дурацком карнавальном костюме там было адски холодно, так еще и накануне утренников приходилось намывать его всей школой – драили все вплоть до плинтусов чуть ли не зубными щетками. Чтоб ни сантиметра не пропустили – за этим строго следила классная руководительница. «А это кто за тебя отмывать будет? Пушкин?» – под требовательным взглядом из-под очков второклашки съеживались, и старательней прежнего полировали крашеные стены.

Гвоздь программы – полинялый Дед Мороз в стоптанных валенках. «Ну а ты что мне расскажешь, деточка?» – наклонялся он, и перегаром сдувало кудряшки с детского лица. Марина шарахалась и мямлила что-то про родившуюся в лесу елочку.

«А теперь давайте все вместе позовем Снегурочку!» – в голосе Деда Мороза сквозило облегчение: натужное веселье шло к концу, скоро можно будет стянуть клочковатую бороду и расслабиться, сидя в теплой каморке вахтерши.

У Снегурочки из-под парика с белыми косичками торчали оранжевые пряди, крашеные хной. На задорную юную внучку волшебника она ну никак похожа не была. Скорей, на умученную полугодовыми контрольными Марью Федоровну из параллельного класса. На вид «внучке» было лет двести, и утренники, похоже, сидели у нее в печенках. Марина смотрела на Снегурочку угрюмо, Снегурочка на нее – с отвращением.

Несмотря на объявленную молчаливую войну утренникам, мама из года в год с энтузиазмом придумывала для Марины костюмы и тащила ее в сад, а потом в школу. Костюмы всегда делала сама – купить-то было негде, время какое на дворе. Обычных колготок-то без боя не купишь. Мама даже в индийское сари Марину как-то завернула в надежде, что дитя проникнется идеей маскарада – тогда все засматривались «Танцором диско» и фанатели по Болливуду. Дитя не проникалось – каждый раз Марина брыкалась, на утренник ее тащили с боем. Дома ей было гораздо интересней, ведь там есть книжки, диван, теплое одеяло и кот.