Нора Эфрон - Оскомина

В первый день мне было совсем не смешно. На третий тоже, но я все-таки пошутила:

— А что самое обидное, в таком виде на свиданье не пойдешь.

Что тут началось!.. Как говорится, жаль, что вас не было с нами, но сейчас, когда я это пишу, выходит совсем не смешно. А тогда, уж поверьте, было очень смешно, главным образом потому, что если громко и звонко произнести слово «свиданье» в конце фразы, то эффект получается обалденный — будто ты юная девушка. Но я уже не совсем юная девушка (ладно, куда денешься, — мне тридцать восемь), к тому же до меня только-только дошло, что мой второй муж завел любовницу, а я, между прочим, была беременна, на восьмом месяце, — какие уж тут свидания. Вот я и решила хотя бы шуткой отвести душу. Мои согруппники захохотали, — но кто знает, может, просто хотели меня подбодрить. Мне и вправду необходимо было взбодриться. Я тогда уехала в Нью-Йорк к отцу, почти все время плакала, а едва переставала хныкать, перед глазами маячила невообразимо мрачная мебель орехового дерева, тусклые серые лампы — и я снова заливалась слезами.

Я улетела в Нью-Йорк через несколько часов после того, как узнала о романе мужа, а узнала я о его амурах из отвратной надписи на сборнике детских песенок, который его пассия ему подарила. Песенки для детей ! «Теперь ты сможешь петь эти песенки Сэму», — писала поганка. Я взбесилась — передать не могу как. Подумать только: через ту придурочную надпись моего двухлетнего сыночка, кровиночку мою, впутали в шашни моего коротышки мужа с долговязой Телмой Райс: шея у нее — длиной с руку, нос — с большой палец; а вы бы видели ее ноги, не говоря уж про плоскостопие.

Отцовская квартира пустовала: за несколько дней до моего приезда моя сестра Элинор, прозванная в семье «хорошей дочкой», — чтобы не путать со мной, — отвезла его в психушку. У отца с его третьей женой психологически весьма сложные отношения; между прочим, нынешняя его жена — это сестра Бренды, моей бывшей лучшей подруги. За неделю до этих событий третья супруга отца разгуливала по Третьей авеню в одном махровом полотенце, там ее и увидела Рене Флейшер — с ней и Брендой мы учились в одной школе. Рене Флейшер тут же позвонила моему отцу, но что проку: он уже наполовину спятил, и она позвонила мне в Вашингтон:

— Не верю собственным ушам! Представь, я только что столкнулась на улице со старшей сестрой Бренды, и она утверждает, что вышла замуж за твоего отца.

Мне тоже было ох как непросто в это поверить: вообразите, что ваш отец женится на старшей сестре вашей заклятой врагини. На мой вкус, чересчур много в этой истории случайных совпадений, хотя с присловьем «тесен мир» спорить не стану. Ну а если уж ты родился евреем, у тебя вообще выбора нет. Когда позвонил отец, чтобы поведать мне о своих матримониальных планах, я сказала:

— Да на здоровье, женись на Брендиной сестре, раз хочется, я не против, только пусть она до брака подпишет контракт, чтобы после твоей смерти денежки твои рано или поздно не достались Бренде.

Контракт старшая сестрица подписала, было это три года тому назад, а теперь — на тебе! — звонит Рене Флейшер:

— Привет! Брендина сестра вышла за твоего отца, а сейчас она, между прочим, разгуливает по Третьей авеню в махровом полотенце.

Я сообщила об этом сестре Элинор; та, блюдя свой образ «хорошей дочки», заехала в отцовскую квартиру, взяла кое-какие вещички, одела Брендину сестру и отправила ее в Майами-Бич, к их с Брендой матери, а отца отвезла в психушку «Семь облаков»; для психушки не слишком оптимистичное название, но вы не представляете, какой у психушек убогий выбор названий. Туда и отчалил мой папаша — лечиться от алкоголизма и сооружать из пальмовых листьев пепельницы; его нью-йоркская квартира тем временем пустовала.

Ключи от нее у меня имелись; в предыдущем году я там живала часто, потому что у нас было туго с деньгами. Когда мы с Марком поженились, мы были вполне состоятельной парой, а два года спустя остались на бобах. Ну, не совсем уж без гроша, у нас все-таки была собственность: стереосистема в тысячи долларов, загородный дом в Западной Виргинии, на который мы ухлопали десятки тысяч долларов, и дом в Вашингтоне, на него мы ухлопали сотни тысяч долларов, а еще — уйма ценных вещей — да каких! Флюгеры и стеганые одеяла, карусельные лошадки и оконные витражи, жестяные коробки и карманные зеркальца, формочки для кексов фирмы «Кэдбери» и открытки с видами Сан-Франциско еще до землетрясения [1] Имеется в виду землетрясение 1906 г. В результате землетрясения и пожаров Сан-Франциско был почти полностью разрушен. — Здесь и далее примеч. перев. ; словом, не бедняки, кое-что за душой у нас было; а вот наличных — ноль. Я не могла взять в толк, как мы от такого богатства дошли до бедности. Сейчас-то я, конечно, лучше понимаю, как и почему: еще куча денег ушла на амуры с Телмой Райс. В разгар их романа Телма уехала во Францию, и вы бы видели, какие нам приходили счета за телефон!

Но в тот день, когда мне на глаза попался сборник детских песен с отвратной дарственной надписью, я об этих счетах, разумеется, понятия не имела. «Милый мой Марк, — писала она, — мне захотелось подарить тебе что-нибудь на память о том, что случилось сегодня, — теперь наше будущее прояснилось. Ты будешь петь эти песенки Сэму, а потом придет день, и мы вместе споем их твоему сынишке. Люблю тебя. Телма». Вот те на. Я отказывалась верить своим глазам. По правде сказать, совсем не верила. Снова уставилась на подпись — в надежде, что проступит не знакомое, а совсем другое, неведомое мне имя, но не тут-то было. Вот оно, «Т», в конце — несомненно «а»; правда, буквы между ними разобрать трудновато, но если имя начинается с «Т» и кончается буквой «а», вариантов остается совсем немного — имя Телма напрашивается само собой. Телма! Она же совсем недавно у нас обедала! Вместе с мужем Джонатаном. Вообще-то они пришли не столько обедать, сколько поспеть к десерту. Я испекла морковный торт, но переборщила с мякотью ананаса; все равно, по сравнению с десертами, которыми потчует Телма, торт получился вкуснейший. А она вечно угощает вязкими пудингами. Они трое — Телма, ее муж Джонатан (который, как выяснилось, прекрасно знал о романе жены) и мой муж Марк — сидели за столом, а я, в бесформенном платье из быстросохнущей ткани, ковыляла пузатой уткой вокруг, раскладывая по тарелкам торт и извиняясь за излишек ананаса.

Вы, наверно, удивляетесь, с чего это я так досадую на их приход, но если внезапно обнаруживаешь, что муж тебе изменяет, чувствуешь себя полной дурой, а это очень обидно; особенно жгла мысль, что я сама их зазывала, они и явились, а теперь все трое наверняка считают меня балдой. Мне стало совсем тошно. А самое обидное случилось назавтра: Телма позвонила — поблагодарить за прием и попросить рецепт морковного торта. Рецепт я ей отправила, про мякоть ананаса, разумеется, даже не упомянула. «Вот рецепт морковного торта, простой, без прибамбасов», — написала я на открытке. И даже нарисовала рядом с рецептом смайлик. Вообще-то, я смайликами не злоупотребляю, но иногда без них не обойтись. Вот сейчас, к примеру, я закончила бы это предложение смайликом, только насупленным.