Дмитрий Лиханов - BIANCA

Сахарно-белого щенка Иван Сергеевич приметил ещё в день его рождения. Позже, проходя мимо вольера, слышал, как Бьянка задорно тявкает ему вслед, или наблюдал как она, неуклюже переваливаясь, торопится навстречу или же сонно сосёт материнское молоко. Саму Берту Иван Сергеевич тоже помнил неуклюжим и толстым щенком, позже лечил её многочисленные маститы. А лет восемь назад даже оперировал на предмет прободения желудка.

– Что, нравится щенок? – спрашивала ветеринара Девушка в Чёрной телогрейке.

– Нравится, – кивал в ответ задумчиво Форстер, – ты её, Антонина, пока никому не обещай. Может, я и сам её заберу. В деревню.

– Ну, это вы, Иван Сергеевич, с директором договаривайтесь, – улыбалась Девушка, – щенок и в самом деле знатный. Хорошая лайка получится. Можно даже сказать – выдающаяся!

Будущее Бьянки даже человеку, не искушённому в кинологических тонкостях, виделось совершенно блестящим. При правильном воспитании, усердном уходе, душевной взаимосвязи, Бьянка могла стать не только профессиональной охотничьей лайкой, но и призёром всевозможных собачьих выставок и соревнований – впоследствии даже и международного значения. Но, самое главное, белоснежная сука при грамотном подходе заводчиков и безупречном генетическом коде такого же породистого кобеля могла дать миру, а уж лаячьему сообществу и подавно, прекрасное продолжение рода: умных, сноровистых, красивых щенков, в которых, словно в волшебном тигле природной алхимии, соединится всё самое лучшее, ценное, значимое, чем обладает их юная пока ещё мать. А соединившись, устремится в будущее, передавая её частицы на десятки поколений вперёд. Памятники бы ставить таким собакам. Как поставили его японцы верной акито-ину по имени Хатико как национальный символ собачьей верности и любви.

Но прошёл целый месяц, прежде чем доктор Форстер стал полноправным хозяином белой суки.

Из неуклюжей недотёпы Бьянка превратилась в юную лайку, в которой угадывался весь её будущий экстерьер: и тугая закорючка хвоста, и маленькие крепкие уши, и ровный ряд острых молочных зубов. И даже норов – отчаянный, смелый.

Видимо, именно эти качества и задержали у вольера, где проживала Бьянка, двух старых охотников из Кировской области. Приехали они сюда специально за тысячу вёрст, подбирать породистых щенков для государственного заказника, где любил пострелять не только местный губернатор и его многочисленная челядь, но и даже высокие гости из Президентской администрации. Охотники эти были, что называется, стреляные воробьи, толк в собаках знали, а потому за хорошего, перспективного щенка могли выложить немалые деньги, предусмотренные на это щедрым губернаторским бюджетом.

– Хороша, – крякнул один из них – тот, что был пониже ростом в новой, первый раз надёванной шерстяной кепке-шестиклинке. Его блёклые, словно много раз стиранные глаза смотрели на Бьянку с нескрываемым восхищением, с какой-то даже воспламенившейся страстью, как только он представил этого щенка взрослой, рабочей собакой.

– И верно, – вторил ему другой, костлявый мужик с золотыми зубами, – надо брать, Архипыч! Что скажешь?

– Какие разговоры, – кряхтел в ответ первый, – конечно, берём!

– Постойте, постойте, – вмешалась в разговор Девушка в Чёрной телогрейке, вспомнив свой прошлый разговор с Форстером, – кажется, этого щенка уже забирает наш ветеринар. В любом случае я должна спросить разрешения руководства.

Мужики в момент исполнились решимостью, затуманились взором и попёрли нахраписто прямо на Девушку, прижимая её, крохотулю, к стальным прутьям собачьего вольера:

– Ты, девка, того, давай разрешай это дело по-скорому! Нам тутова ждать не сподручно. Выбрали псину, так подавай сюда! Деньги плотим не малые!

– Сейчас, граждане, подождите немного, – пробормотала скороговоркой Девушка в Чёрной телогрейке и кинулась в сторону скрипучей калитки. – Я скоренько!

Первым делом она добежала до кабинета Ивана Сергеевича. Тот, скособочившись на кушетке, в задумчивости читал вчерашнюю вечернюю газету и дымил своей сигареткой без фильтра.

– Щенка забирают! Белого! – бросила ему через распахнутую дверь и тут же помчалась обратно, к лестнице, а по ней – на второй этаж к кабинету директора Владлена Маратовича Медведева. Вслед за ней, путаясь в полах грязного халата, уже мчался ветеринарный врач Форстер.

Владлен Маратович Медведев происходил из семьи потомственных и убеждённых большевиков, проливавших кровь ещё в Первую русскую революцию на баррикадах Пресни, а затем в восставшем Петрограде, на фронтах Гражданской, а далее, как часто тогда случалось, защищавших завоевания новой власти и на других фронтах: в Туркестанском военном округе, на Дальнем Востоке, в Прибалтике и на Западном Буге. Одним словом, везде, где социалистическая Родина видела в них нужду и потребность. Само собой разумеется, воевали все Медведевы и на фронтах Великой Отечественной, а Марат Медведев даже дослужился до генеральского звания. В отличие от иных советских семей, эту совсем не коснулась волна репрессий и хрущёвских чудачеств. Жили они всегда скромно. Почестей и привилегий ни от кого не ждали. Любили свою страну. Гордились своей Родиной. Трудились на её благо. И другого ничего не желали. Накативший вал перестройки в считаные месяцы опрокинул эту лодочку благополучного советского счастья. Внёс в дружную прежде семью Медведевых смуту, споры, раздор, обрек, как и многих вокруг, на позорную нищету, а, может, на тихую, никем не замеченную гибель. И не только седых убеждённых бойцов, но и молодёжь, наивно полагавшую, что так называемое «новое мышление» принесёт людям свободу и процветание. Ни хрена оно, как выяснилось, не принесло. Скорее, разрушило и поработило.

Вот и младший сын генерала Владлен клюнул на сладкую наживку свободного предпринимательства, бросил институт, где почти дослужился до звания доцента, и принялся торговать женским бельём, которое возили из Турции его бывшие коллеги, превратившиеся теперь в новое сословие с каким-то быдлячьим названием «челноки». Денег особых Владлен, конечно, не заработал, а палатку его на центральном рынке не раз пытались спалить хитроумные конкуренты, говорящие на чужом языке и исповедующие другого Бога. Должно быть, от отчаяния бывший доцент вот с такими же, как он, бывшими младшими научными и не слишком научными сотрудниками скучковался в бедовую стаю. Разработав прямо-таки боевую операцию, в тихом месте изловили эти борцы за справедливость нерусского главаря. Исступлённо били гранитным булыжником прямо по чисто выбритому черепу. Пока не превратили его голову в кровавое месиво с ошмётками мозгов и костей. И разбежались с клятвой: теперь мы друг друга не знаем! Чтобы спасти сына от мести инородцев, генерал упрятал его к старому боевому товарищу – на секретную ракетную площадку в Читинской тайге, куда не то что диверсант, даже министерская инспекция добиралась с трудом раз в полгода. Чем уж он в этом медвежьем углу занимался, какие думы посещали его академически-криминальную башку, доселе остаётся тайной. Но ровно через два года младший Медведев появился перед дверью родительского дома – изголодавшийся, приструнённый, на всё готовый. Тогда-то и определили его, вновь по крепкой отцовской протекции, на незаметную должность заместителя директора собачьего питомника на тихой окраине Москвы, куда новый зам добирался сперва на метро, а затем на троллейбусе почти полтора часа. Каждый божий день. И почитал это за великое счастье. Через год прежний директор помер, и Владлена Маратовича, само собой, назначили на его место. К тому времени он уже неплохо разбирался в экстерьере, воспроизводстве и учёте вверенного ему поголовья западносибирских лаек. С его институтским прошлым освоить это дело было совсем не сложно.