Мелани Бенджамин - Госпожа отеля «Ритц» [litres]

Точно так же ничто не подготовило ее к встрече с ним. Только теперь, когда война разделила, рассорила, а потом снова соединила их, Бланш по-настоящему узнала мужа. Умного и страстного (его бурный темперамент обычно проявлялся, когда Бланш ждала этого меньше всего). С обостренным чувством долга. Любящего свою страну. Отважного. Ведь все эти годы он успокаивал, ублажал, отвлекал нацистов – и прямо у них под носом делал все, чтобы подорвать их власть.

Не вина Клода, что Бланш так легко оправдывала его худшие ожидания, когда в ее жизни не было смысла и цели. И не вина Бланш, что Клоду было так легко оправдать ее ожидания, притвориться «типичным» французом-шовинистом. Ведь на самом деле они понятия не имели, что делать после такого потрясающего начала. И в итоге стали рисовать друг друга широкими мазками, ориентироваться на типажи; они позволили «Ритцу» соблазнить и отвлечь себя. Они стали забывать, как важно полагаться друг на друга, доверять, любить…

Лежа в своей камере, одинокая и испуганная, Бланш точно знает одно.

Если ей позволят жить, она больше никогда не покинет Клода.

Июль 1944 года

Мария-Луиза Ритц, трогательно веря, что может облегчить горе Клода, каждый вечер приглашает его к себе в номер. Ей не хочется, чтобы он оставался один. Клод приходит, вежливый до крайности даже сейчас, и они пьют чай. Хотя она предусмотрительно предлагает ему кое-что покрепче.

И рассказывает истории.

Истории о былых временах. Настоящее слишком ужасно, чтобы думать о нем, поэтому она все чаще находит прибежище в прошлом. Она рассказывает о Марселе Прусте и его квартире с пробковой обивкой. Рассказывает, как перед смертью писатель просил, чтобы его отвезли в «Ритц»; как, понимая, что больше не сможет попасть в отель, заказал себе пиво из бара. Оно уже было в пути – ведь «Ритц» заботится о своих клиентах, – когда Пруст умер.

Рассказывает о своем муже, великом Сезаре Ритце, которого (она уверена в этом!) погубило переутомление. Иногда Мария-Луиза Ритц рассказывает забавные истории о младшем сыне, которого потеряла. Она вспоминает его только ребенком, ни слова не говоря о беспокойном молодом человеке, который, по словам Фрэнка Мейера, покончил с собой.

Рассказывает о себе самой – молодой невесте, не привыкшей к роскоши и великолепию, но уже тогда разглядевшей грандиозные очертания «Ритца» в лихорадочно горящих глазах Сезара. Рассказывает, как создавался отель, как они с мужем вместе искали финансирование (она до сих пор не может произнести фамилию Ротшильд, не морщась от отвращения), с каким удовольствием объехали весь мир в поисках диковинных предметов антиквариата, картин, гобеленов, мебели для своего детища.

Клод смотрит на вещи ее глазами. И понимает, что этот гранд-отель, это святилище, этот Тадж-Махал на самом деле – просто дом женщины. Он удивляется, почему у них с Бланш не было настоящего дома; почему они жили как странники – избалованные, да, но все же странники.

Если бы у них был собственный дом, один адрес вместо двух, если бы каждую ночь они ложились в одну и ту же постель, если бы она сама вела хозяйство: готовила, убирала, обставляла комнаты, чтобы занять себя, – может, сейчас она была бы здесь, с ним? Смог бы он защитить ее в другом месте, вдали от «Ритца»? Когда-то этот отель казался ему самым надежным убежищем в мире; когда-то Клод отдавал ему больше времени, больше энергии, даже больше любви, чем своей жене.

Все изменилось после той ночи, когда Бланш рассказала Клоду, что она сделала для него, для Парижа, для всей Франции; когда он наконец-то увидел жену такой, какой ее видели другие – Лили и Перл, – храброй, а не эгоистичной, дающей, а не просто берущей. Теперь «Ритц» кажется ему еще одной жертвой войны; декорацией для последнего нежного разговора с женой, которую он только начал узнавать. Перед тем, как немцы забрали ее. Как они забирают всех.

Всех, кто не уехал сам.

– Клод, можно тебя на пару слов? – говорит ему однажды Фрэнк Мейер. С тех пор, как Бланш пропала, дни сливаются в бесконечное серое полотно. Клод – мастер планирования, повелитель времени, которое ему удавалось загонять в угол, упорядочивать, делить на части, – теперь с трудом вспоминает, какой сегодня день недели.

Он почти не спит по ночам – все смотрит на подушку жены и мучает себя мыслями о том, что ей, должно быть, приходится пережить. Если она еще жива.

Проработав вместе много лет, Клод и Фрэнк, как ни странно, почти не разговаривали друг с другом. Фрэнк был настоящим королем своих владений, и Клод решил не вмешиваться в его дела. Бармен заказывал спиртное, следил за тем, чтобы бокалы и рюмки регулярно заменяли, постельное белье чинили или покупали, а свежие лимоны и лаймы всегда были в изобилии (теперь это только воспоминание; Клод уже несколько месяцев не мог достать цитрусовых, к неудовольствию немцев). Сам Клод редко бывал в баре (зато Бланш сидела там целыми днями, за них обоих). Он не хотел, чтобы его видели пьющим с гостями; это могло испортить репутацию корректного, ответственного месье Аузелло.

Поэтому Клод слегка удивлен – слегка, ведь все его эмоции, кроме отчаяния и ужаса, притупились – когда Фрэнк выходит из-за барной стойки. Это происходит вскоре после того, как был раскрыт заговор против Гитлера. Заговор, в котором, насколько известно Клоду, участвовали и «ритцевские» немецкие офицеры, включая фон Штюльпнагеля. Который исчез, прежде чем Клод успел еще раз убедиться в его человечности. Фон Штюльпнагель, как ни странно, был лишь одним из многих немецких военных, которые ежедневно собирались в баре, делая вид, что пьют за рейх, а на самом деле планируя убить Гитлера. Доказывая, что не все нацисты одинаковы.

Даже притворяясь, что он ничего не замечает – иногда Клоду кажется, что в этом теперь и состоит его работа, – директор «Ритца» не мог не знать, что заговор вынашивался в баре, под носом у Фрэнка Мейера и, вероятно, при его участии в роли «почтового ящика». Так люди, занимающиеся шпионажем, называют человека, который получает и передает информацию, не имея полного представления о том, что именно он получает или передает.

– Посмотри на нее, – говорит Фрэнк, стоя на пороге бара. Он кивает на холеную белокурую французскую баронессу, сидящую рядом с новоприбывшим немецким офицером – за недели, прошедшие после вторжения союзников и срыва заговора, в Париж устремилось столько народу, что Клод не может уследить за всеми. Баронесса, в черном шелковом платье с меховыми манжетами, с огромными бриллиантовыми кольцами и браслетами, украшающими черные атласные перчатки, играет бокалом шампанского, глядя на немца с неприкрытым вожделением.