Станислав Смагин - Там, где мой народ. Записки гражданина РФ о русском Донбассе и его борьбе

В моем родном Ростове-на-Дону на одном из домов по улице Двадцатая линия можно увидеть мемориальную доску.Она сообщает, что здесь последние годы своей жизни провела Епистиния Федоровна Степанова, воплощение судьбы русской солдатской матери. У неё было пятнадцать детей, до взрослого возраста дожили десять. Один сын погиб в Гражданскую, один пал в 1939 году на Халхин-Голе. Шестеро не вернулись с Великой Отечественной. Сын Николай, второй по возрасту, вернулся инвалидом и умер от последствий ранений в 1963 году. Уже на склоне лет Епистиния Федоровна переехала с Кубани к единственной дочери Валентине, жившей и работавшей в Ростове. Здесь 47 лет назад, 7 февраля 1969 года, и отлетело последнее дыхание Солдатской Матери.

20-я линия в транспортном плане связывает центр города и проспект Шолохова, на котором находятся автовокзал, аэропорт, стадион ФК «Ростов» и много чего еще. Каждый третий ростовчанин бывает здесь минимум раз в неделю, каждый второй — раз в пару неделю, едва ли не каждый первый — хотя бы раз в месяц. Останавливается кто у доски, когда идет пешком? Проезжая в автобусе, осеняет себя крестом в память о рабе Божьей или хотя бы просто на секунду вспоминает, что это за доска и кому она посвящена? Да просто — обращает на доску внимание? Увы, очень мало кто. Человеческий поток и сознание каждого отдельного человека в этом потоке словно обтекает вниманием и переживаниями доску с выбитыми на ней словами.

В других городах и весях России память о Епи-стинье Федоровне, боюсь, еще слабее и прерыви-стее, хотя куда уж еще. И ведь не сказать, что о материнском подвиге Степановой не пишут и не говорят. В 2005 году вышла ее замечательная биография в серии ЖЗЛ. Списанная с нее фигура солдатской матери, пожилой женщины, сидящей на скамейке, изображена на гербе Тимашевского района Кубани, где Епистиния жила с семьей. Но обтекают и все тут.

Именно так неугодную информацию блокируют на Западе. В Европе-то есть куча законов, запрещающих ревизию историю, крайне широко и своеобразно понимаемый шовинизм, всякую прочую всячину. В США же свободу слова оберегает Первая поправка, но те, кто пытаются раскрыть подноготную американской внутренней и внешней политики, показать закулисные механизмы, — те находятся в информационном вакууме, словно насильно накрыты шапкой-невидимкой. Строго дозированно снимаются фильмы о противостоянии хороших журналистов и «копов» плохим правительственным чиновникам и финансовым воротилам, призванные лишь запутать ситуацию и продемонстрировать якобы второе дно, на деле еще лучше маскирующее третье. А когда Стэнли Кубрик создал ленту «С широко закрытыми глазами», прозрачно намекающую на своеобразные нравы и целеполагание западной элиты, эта лента внезапно оказалась для него последней.

В России патриоты, герои и подвижники тоже находятся под шапкой-невидимкой. Запрещают ли писать и говорить о героях? Ни в коем разе, вроде наоборот. Но персональная память сохраняется о весьма немногих, героев в лучшем случае замечают в слившемся групповом качестве, в худшем… Зародившийся в Европе образ Неизвестного солдата именно у нас обрел символическое дословное звучание.

Схожая история с патриотизмом. Руководитель страны назвал его главной национальной идей, и это весьма похвально. Но легко ли в России быть патриотом? Патриоты из поколения в поколение предельно бедны, гонимы, опальны, преследуемы сторонниками общечеловеческих ценностей и интеграции с благословенным Западом, каждый раз под разным идеологическим соусом. Когда либералы доводят страну до катастрофы или войны, а обычно даже два в одном, патриоты идут на трудовые и военные фронты спасать отчизну. Они становятся героями… Дальнейшее сказано выше. У нас не нужно уточнять, что герой совершал свои геройства не за награду. Какие уж тут награды.

Боге ним, с государством. Но как же нация? Гражданское общество, костыль и одновременно суровый цензор и арбитр государственной политики?

Вновь коснусь бередящего душу феномена. На митинги в честь возвращения Крыма в родную русскую гавань собирались десятки тысяч человек. Ни в коем случае не утверждаю, что их туда загоняли по разнарядке, хотя такое тоже случалось. Факт в другом — крымское счастье было всецело и всемерно поддержано государственным аппаратом и официальными СМИ. А вот в случае с Новороссией позиция государства была не столь однозначной. И что, много участников собирали мероприятия по поводу Новороссии? Кстати, из десятков тысяч, радовавшихся на площадях Крыму, субботники в собственном дворе и собрания, посвященные домовым проблемам, посещают хорошо если десятки. Не тысяч, просто десятки. Понятно, русского человека такими мелочами не увлечь. Вот космос или целина — другое дело. Ну, вот вам Новороссия, вполне сравнимая по масштабу и значимости для судеб нашего народа. И? Ау! Где все?!

Каждый из нас за последние годы слышал от случайных и неслучайных собеседников рассказы о жадных и наглых донбасских упырях, объедающих нас в лагерях беженцах либо давящихся нашей гумпомощью без отрыва от родного пепелища. О том, как эти упыри в России требуют все больше и больше, считая, что мы перед ними в неоплатном долгу. Многие из нас твердо или хотя бы мягко обрывали эти разговоры, объясняя, что по одному или нескольким персонажам из миллиона нельзя судить обо всех? Что волну неприязни искусно провоцируют и раздувают явно недружественные русскому народу личности? Что Донбасс и его жители — русская земля и русские люди, оказавшиеся за границей вследствие геополитической трагедии и одновременно нелепости?

Чтим ли мы своих современных героев? Многие ли 23 мая 2015 года оторвались от просмотра Евровидения с очередными «Кончитами Вюрст», чтобы просто помолчать в память о трагически погибшем Алексее Мозговом?

Худо-бедно еще помнят Евгения Родионова, хотя из сотни остановленных на улице суть его подвига опишут в самом-самом прекрасном случае человек пять. А кто помнит Алдара Цыденжапова? Сохранился ли в вашей памяти майор Солнечников? Многие хотя бы разок поинтересовались состоянием здоровья настоящего русского офицера Серика Султан-габиева после его героического поступка?

Наш патриотизм похож на фантомные боли наоборот. При фантомных болях нет конечности, но есть ее мучительные физические ощущения. Наш патриотизм вроде на месте, довольно развит и упитан, только на деле боли и радости от него если и присутствуют, то… в основном протезные.

Некоторые, осознавая масштаб проблемы, успокаивают: вот начнутся по-настоящему серьезные испытания, и уж тогда народ встряхнется, мобилизуется, мы всем покажем кузькину мать. Сейчас испытания еще недостаточно серьезные? Чувство мобилизации уже пришло, может, где-то на подходе? Поймите, не случится ничего просто так, даже при начале совсем уж открытой войны. Мы атомизированы, примитивизированы, лишены национального чувства, стали, выражаясь деликатно, единицами потребительского общества, если без приукрашивания — жвачными существами. На Западе та же проблема, там все даже хуже. Но зачем нам пытаться оценивать себя тамошними мерками, у нас ведь духовность, соборность и русская душа. К тому же у Запада есть мощные экономические и военные козыри, отсутствующие у нас. Одолеть их можно только козырями людскими и духовными, а они в дефиците.