Джон Чивер - Исполинское радио

Это была счастливая мысль. Час до начала зрелища они слонялись по фойе и заходили в уборные полюбоваться. Когда во время спектакля из оркестра вдруг поднялся огромный самовар и из пего выпорхнуло сорок казаков, поющих хором «О, эти черные глаза», Элис и Милдред-Роз закричали от восторга. В этом зрелище, несмотря на все его великолепие, было что-то очень простое и знакомое, и казалось, что многомильный парчевый занавес колышется и надувается от ветров их родной Индианы. После спектакля Элис и Милдред-Роз сделались как шальные, и на обратном пути в гостиницу Эвартсу стоило немалого труда заставить их шагать по тротуару и не натыкаться на водоразборные краны. Было уже без четверти три, когда они прибыли в «Ментону».

Эвартс поцеловал жену и дочку и отправился к Мэрчисону.

По дороге он заблудился. Ему стало страшно: а вдруг опоздает! Он побежал. Принялся расспрашивать полицейских, одного, другого, и наконец дошел до места.

Приемная Мэрчисона имела непритязательный вид, и Эвартсу хотелось думать, что это так нарочно. Впрочем, все было вполне благопристойно, в комнате толпились, ожидая приема, блестящие, красивые мужчины и женщины. Никто не садился, все оживленно болтали и как будто были довольны, что их не вызывают и дают им возможность побыть вместе. Секретарша провела Эвартса в другую комнату. Там тоже было много народу, но атмосфера совсем другая — атмосфера судорожной спешки, как в осажденном городе.

Мэрчисон энергично приветствовал Эвартса.

— У меня уже заготовлены договоры, — сказал он и протянул Эвартсу перо и пачку бумаг. Эвартс все подписал.

— Теперь идите прямо к Мэдж, — сказал Мэрчисон и, бегло оглядев Эвартса, вырвал торчавшую у него в петлице гвоздику и бросил ее в корзинку для бумаг.

— Скорей, скорей, скорей,— сказал он, — она живет в доме 400 на Парк-авеню. Она жаждет с вами познакомиться. Она вас ждет. Мы еще увидимся с вами вечером. Мэдж, кажется, что-то там задумала, только, ради бога, скорей!

Эвартс выскочил в коридор и вызвал лифт. Не успел он выйти на улицу, как снова заблудился. Кругом были какие-то скорняжные мастерские. Полицейский помог ему добраться до гостиницы. Элис и Милдред-Роз ждали его внизу, в вестибюле, и он им все рассказал.

— А теперь я должен повидаться с Мэдж, — объявил он, — у меня нет ни минуты свободной.

Бнтси проходил в это время мимо с чемоданами в руках и слышал весь разговор. Он поставил чемоданы на пол и объяснил Эвартсу, как пройти на Парк-авеню.

Эвартс поцеловал Элис и Милдред-Роз и побежал, а они махали ему вслед руками.

Эвартс столько раз видел Парк-авеню в кино, что ее унылые просторы показались ему до странности знакомы. Он поднялся на лифте в квартиру Мэрчисонов, и горничная ввела его в нарядную гостиную. В камине горел огонь, а на каминной полке стояли живые цветы. Он вскочил, когда в комнату вошла Мэдж Битти — хрупкая, живая, золотоволосая. Она виртуозно управляла своим хриповатым голосом, и при первых же его звуках Эвартс почувствовал себя раздетым донага.

— Я прочла вашу пьесу, Эвартс,—сказала она. — Я просто влюблена в нее. Влюблена, влюблена и влюблена!

Она легко передвигалась по комнате. Разговаривая с ним, она то смотрела на него прямо, то бросала слова через плечо. Она была не так молода, как ему показалось вначале, и при дневном свете, падавшем из окон, ее лицо выглядело даже староватым.

— Вы, конечно, разовьете мою роль во втором действии, — говорила она. — Вы поднимете ее высоко-высоко!

— Мисс Битти, для вас я готов на все, — сказал Эвартс.

Она уселась наконец, сложив свои прекрасные руки на коленях. Ноги у нее были очень крупные. Эвартса это поразило. Икры тоненькие, и из-за этого ступни казались особенно большими.

— Ах, Эвартс, как нам нравится ваша пьеса,—сказала она. — Мы ее любим, мы нуждаемся в ней, мы жить без нее не можем! Еще как не можем! Мы кругом должны, Эвартс, кругом.

Она положила руку себе на грудь и прошептала:

— Мы должны один миллион девятьсот шестьдесят пять тысяч долларов... Ах, но я отнимаю у вас время, а вам надо писать свою прекрасную пьесу, — и голос ее снова сделался гибким и выразительным. — Я отрываю вас от работы, а я хочу, чтобы вы сидели бы да все писали, писали, писали, и я хочу, чтобы вы пришли сюда с женой сегодня вечером, в любое время после девяти, я вас познакомлю кое с кем из самых близких моих друзей.

Эвартс спросил у швейцара, как добраться до гостиницы «Ментона», но, не поняв его объяснений, снова заблудился. Он долго бродил по Ист-сайду, пока не набрел на полицейского, который наконец вывел его на дорогу к гостинице.

Милдред-Роз плакала от голода. Все трое вымыли руки и отправились в «Автомат», а затем чуть ли не до девяти часов вечера гуляли по Бродвею. Потом вернулись в гостиницу. Элис надела свое вечернее платье, и они оба поцеловали Милдред-Роз на прощанье. В вестибюле они встретили Битси, сказали ему, куда идут, и он обещал им заглядывать к Милдред-Роз.

Путь к Мэрчисонам оказался длиннее, чем он запомнился Эвартсу. Элис была легко одета и вся посинела от холода. Когда они вышли из лифта, к ним навстречу поплыли звуки рояля и женского голоса:

Что поцелуй, что вздохи?..

Горничная приняла от них пальто, а в конце прихожей, в дверях, стоял сам мистер Мэрчисон и приветствовал их. Элис распушила и поправила шелковый пион на груди, и они вошли в комнату.

Народу было много, свет — приглушенный, певица у рояля заканчивала романс. Пьянящий запах меховых накидок вместе с острым ароматом духов наполнял комнату. Мистер Мэрчисон познакомил Элис и Эвартса с парочкой, оказавшейся возле дверей, и покинул их. Парочка тут же повернулась к ним спиной. Эвартс оробел и притих, но Элис была возбуждена и шепотом гадала, кто да кто стоят вокруг рояля. Она была уверена, что все они — кинозвезды. Так оно и было на самом деле.

Романс кончился, певица встала из-за рояля и пошла в другой конец комнаты. Раздались аплодисменты, и потом вдруг все умолкло. Мистер Мэрчисон подошел к другой женщине и попросил ее спеть.

— После нее — как можно! — сказала женщина.

Разговор во всех группах оборвался. Мистер Мэрчисон просил выступить одну за другой, но все отказывались.

— Придется обратиться к миссис Маллой, — сказал он с горечью.

— Ну что ж, — согласилась Элис. Она вышла на середину комнаты, встала в позу, сложила руки на груди и начала петь.

Мать учила Элис, что нельзя отказываться петь, когда просит хозяин, а Элис свято выполняла все заветы матери. Девочкой она брала уроки пения у некой миссис Бахман, пожилой вдовы, проживавшей в Уэнтворте. Она всегда пела на школьных вечерах, и в начальной школе, и в старших классах. На домашних праздниках тоже, рано или поздно, ее непременно просили петь, и тогда она поднималась со своего жесткого дивана подле печки или выходила из кухни, где была занята посудой, и пела песни, которым ее выучила миссис Бахман.