Саша Филипенко - Возвращение в Острог

Сон странный, но приятный, тревожный, но сладкий. Козлов получает удовольствие, но вместе с тем боится, что в спальню вот-вот войдёт супруга. Александру страшно, что он не сможет оправдаться. Осознав это, Козлов пытается остановиться, но сёстры не дают. Эринии, вцепившись в него, они продолжают оргию. Александр пробует оттолкнуть девушек, но они оказываются гораздо сильнее. Одна теперь держит его, другая продолжает оставаться сверху и, покачиваясь взад-вперёд, зло смеётся и царапает его. Козлов просит сестёр остановиться, но девушки и не думают, продолжая терзать. Когда спустя мгновенье Дана действительно входит в комнату, Александр кричит и от собственного крика просыпается…

Читая очередное донесение, Козлов время от времени смотрит на покосившийся герб и размышляет теперь над тем, как двуглавый орёл пробрался в его сон.

Больше другого Александра впечатляет теперь не само сновидение, но мысль, что приходит к нему с пробуждением. Козлов понимает вдруг, что его сны есть продукты автономной работы мозга. Пока он живёт, расследует, печалится, какая-то часть его головы, не привлекая внимания, занята собственными делами, готовя постановку, в которой аккуратно описаны страхи. Никогда раньше Александр не задумывался над тем, что мозг его, подобно жене, может жить своей собственной, свободной жизнью.

«Быть может, и с ними так? — теперь рассуждает следователь. — Что, если мысль о самоубийстве зародилась в этих ребятах сама собой, в глухой и неподконтрольной провинции сознания? Что, если они даже не фиксировали её, не думали о суициде, но однажды во сне к ним пришло осознание неминуемости этого поступка?»

Погружён в свои мысли и Фортов. Работать в таком режиме он не привык. Каждые пять минут Лев отвлекается на какое-нибудь видео и теперь смотрит очередной клип:

— Александр Александрович, а этих сиамских близняшек разъединят, да?

— Нет.

— Почему?

— А на каком основании их должны разъединить?

— Но ведь Михаил говорит, что одна из них подала заявление…

— У них общие органы, Фортов. Если проведут операцию, одна из сестёр умрёт. Какой врач на это пойдёт без решения суда? Правильно, никакой! А в суде им откажут, потому что случай не предусмотрен действующим законодательством. Для разрешения принудительного медицинского вмешательства нет оснований. Решение суда первой инстанции они, конечно, смогут обжаловать в суде апелляционной инстанции в течение месяца, но никто этого, поверь мне, делать не станет. Помирятся и будут жить себе, как раньше.

— А я вот тут прочёл, что в Британии была похожая история и одна из близняшек сумела-таки доказать, что вторая истощает её органы, — и их разделили!

— Фортов, а откуда у тебя время всё это читать? Ты что, уже ознакомился со всеми томами?

— Александр Александрович, давайте серьёзно! Сколько бы страниц мы ни прочли — нам же всё равно не удастся найти ответ!

— Удастся, Фортов, обязательно удастся! В пятницу утром мы должны сообщить, как поступаем с делом, и, значит, к этому времени у нас с тобой будет решение!

— Прочитав все эти беседы с детьми, вы найдёте ответ?

— Да, Фортов, найду! — резко сказав это, Козлов прерывает разговор и вновь погружается в документы.

Похрустывая пальцами, Фортов злится. В американских фильмах, которые он вспоминает второй день подряд, детективы вечно висят на телефонах, закидывают ноги на стол, а затем вдруг вскакивают и куда-то едут по живописной местности. Пончики, взрывы, двадцать выстрелов из одной обоймы. Фортов хочет хоть какого-то соответствия жанру, но в этой глубинке нет ничего из того, что он себе представлял: ни красивого «Форда», ни слегка поворачивающегося то вправо, то влево руля. Льву кажется, что только он по-настоящему похож на детектива. На нём чиносы и оксфордская белая рубашка с закатанными рукавами. Не хватает только жетона и кобуры, и это тоже немного расстраивает. Лейтенант юстиции мечтает о кабинете, где есть жалюзи и большое окно, через которое можно следить за допросом. Он хочет пить кофе из белой кружки с эмблемой NYPD и давить на подозреваемых, как это обыкновенно делают его любимые герои:

— Послушай, детка, я знаю, что ты вляпалась по полной…

— Вы, фараоны, вечно несёте чепуху!

— Лучше бы тебе не играть со мной в эту игру, малышка.

— У вас ничего на меня нет, тупые копы!

— Думаешь, ты крепкий орешек?

— Я больше не буду говорить без моего адвоката!

— Спрятать бы тебе свои коготки…

Пока Фортов мечтает, Козлов продолжает думать о подростках. Александр признаётся себе, что по-прежнему ничего не понимает про этих ребят. Будто автор, который решил написать роман о череде детских самоубийств и тщательно описал всех персонажей, Александр не знает, как подступиться к самым важным героям — воспитанникам детского дома.

«Что у них в головах? Что теперь чувствуют те из них, кто (пока?) остаётся в живых? О чём продолжают мечтать эти ребята, если четверо уже предпочли смерть?»

Чтобы ответить или хотя бы попытаться ответить на этот вопрос, Козлов приглашает на беседу сразу несколько воспитанников разных возрастов.

Картина передвижников. Группой они входят в кабинет и на протяжении битого часа так и держатся друг друга, оставаясь единым целым.

Первое, что бросается в глаза, — эти дети избегают разговоров о собственных буднях. Всякий раз, когда Александр расспрашивает их о быте, когда задаёт вопросы вроде: «А чем вы здесь занимаетесь?» — подростки уходят в себя. Как и в случае с беременной девочкой, речь этих ребят отрывиста и коротка. Только сухие односложные предложения. На всё у них есть хлёсткие, но вместе с тем нейтральные ответы. Чаще всего только «да» или «нет». Стоит только Козлову копнуть чуть глубже, дети теряют к нему и без того весьма поверхностный интерес. О себе они говорить не хотят.

Беседы не получается. Напуганные или безразличные, дети эти так и не открываются. Второй день работы в Остроге не приносит ничего нового. Когда Фортов выводит ребят, Александр думает о дочери и только расстраивается, что лишний раз потревожил и без того затюканных детдомовцев.

Попрощавшись с живыми, Козлов возвращается к мёртвым. Он всё ещё не понимает их, но теперь довольно хорошо знает. Александр может с лёгкостью назвать группу, которую любила слушать Оксана Цветкова, и марку пива, которую предпочитали мальчишки; Козлов помнит цвет, в который обыкновенно красила ногти Оля Гагарина, и все команды, которым симпатизировали пацаны. Александр с закрытыми глазами может описать лица покончивших с собой детей и, если бы только понадобилось, ничего не путая, пересказал бы их биографии, что в общем-то не так уж и сложно, ведь все они остаются довольно схожими: непутёвые родители и бесконечные детские дома.