Николай Шмелев - Ночные голоса

— Не понимаешь? Ты действительно не понимаешь? Ах, ты не понимаешь… А ты уверен, что они там, в Секретариате или на Политбюро, отреагируют так же, как и ты? А если нет, если по-другому отреагируют — кто за это будет отвечать?

Расстались мы, помню, весьма холодно. И больше он мне в отель до самого моего отъезда не звонил.

В первый раз на восемь лет визу на Запад мне закрыли в 1962 году, после нашего развода с моей прежней женой. Потом на три года открыли. Потом, после этого самого визита в Вену, опять закрыли — и уже на тринадцать лет. Итого, значит, двадцать один год я в своей жизни был «невыездной». Почему закрыли именно после этого визита в Вену — не знаю и до сих пор. Впрочем — так, кое-какие подозрения все же есть…

А эту историю мне рассказывал тоже мой близкий друг, ныне уже покойный наш востоковед Рубен Андреасян — непосредственный очевидец событий, о которых пойдет здесь речь.

Институт Востоковедения Академии Наук долгие годы возглавлял Бободжан Гафурович Гафуров — при Сталине первый секретарь компартии Таджикистана, а потом академик, депутат Верховного Совета СССР, член ЦК КПСС, член множества научных обществ и комиссий, наших и ненаших академий, человек, пользовавшийся самым искренним уважением и своих сотрудников, и всего советского начальства, и многих весьма именитых людей за рубежом.

Оглядываясь назад, это были, пожалуй, годы расцвета Института. По крайней мере, и арабскую культуру, и сингалезский или тагальский языки, и буддизм, и древний Китай при нем, при Гафурове, еще изучали, и неплохо изучали. Не то, что сейчас, когда это стало вроде как даже чем-то неприличным — изучать какой-то там, видите ли, санскрит: это еще зачем?

Внешности Бободжан Гафурович был, надо сказать, по-своему очень примечательной: остроглазый, маленький, чуть сгорбленный, заметно прихрамывающий на одну ногу, чаще всего в тюбетейке на полысевшей, сильно зябнувшей в московском климате голове… И вечно в коридоре у его кабинета в старом здании Института в Армянском переулке вдоль стен на корточках, положив рядом с собой какие-то узелки, сидели, терпеливо дожидаясь приема, его гости с родины — из далеких, видно, мест, судя по их толстым халатам (или зеленым френчам), тюбетейкам и парусиновым, а то и просто кирзовым, запыленным сапогам. И жена его, Капитолина Александровна, тоже была весьма запоминающейся внешности: дебелая русская красавица с мощным торсом и тугой косой, закрученной вокруг головы, немного напоминавшая рядом с ним, таким маленьким, добротный, крепко сколоченный каким-то деревенским умельцем шкаф.

И вот однажды — кажется, в конце 60-х — Бободжан Гафурович прибыл в Индию, в Дели, во главе нашей делегации. Делегация была, может быть, и не самая официальная, но по программе их должны были принимать и Президент Индии, и премьер, и министр иностранных дел, и многие другие важные и ответственные лица. Но первый визит, разумеется, был, как и положено, к Президенту в его официальную резиденцию, где он принимал обычно самых почетных своих гостей.

А нашим послом тогда в Дели был И. А. Бенедиктов — при Сталине министр совхозов, как-то удачно, вовремя сменивший свою прежнюю неблагодарную работу на куда более спокойную и безбедную жизнь дипломата. Ну, какой он был в свое время министр, можно судить по тогдашнему (да, по наследству, и по нынешнему) состоянию наших совхозов. А вот какой он был посол…

— Бободжан Гафурович! А ведь к Президенту идете. Как говорится, не хрен собачий, — были первые его слова, обращенные к Гафурову, когда он открыл у себя в посольском кабинете обязательное в те времена инструктивное совещание перед тем, как дать свое благословение на представленную ему программу визита. — Без подарка нельзя. Восток! Что собираешься дарить? Вымпел с гербом, модель спутника? Или другое что? Или палехской шкатулкой думаешь отделаться?

— Что я буду дарить? Дыню. Дыню буду дарить…

— Что?!

— Повторяю: дыню буду дарить. Хорошую, сладкую дыню — больше моей головы. И больше твоей.

— Президенту Индии — дыню?!

— Да. Президенту Индии — дыню.

— Опомнись! Ты что? Ты что такое говоришь, Бободжан Гафурович? Какую, к такой-то матери, дыню?!

— Слушай, Иван Александрович. Давай оставим этот разговор. Тебе партия поручила твой участок, мне она поручила мой участок. Ты отвечаешь за свое, я за свое. Ты член ЦК, я член ЦК… Дыню будем дарить! Спелую, сладкую, только что сорванную дыню. Из Чарджоу. Там хорошие дыни растут…

Надо все-таки отдать должное Бенедиктову: хоть и сидел он какое-то время с разинутым ртом и выпученными от изумления глазами, но больше протестовать не стал. Напоминание о том, что они оба члены ЦК, видимо, все же подействовало… Ну, что ж! Дыню — так дыню. В конце концов Москва назначила этого сумасшедшего главой делегации, пусть она потом сама и разбирается с ним.

А дальше события разворачивались так.

Рано поутру к подножию высокой мраморной лестницы, ведущей к президентскому дворцу, подкатила кавалькада машин. Из первой, самой длинной из них, выбрался Бободжан Гафурович с огромной дыней в руках и заковылял, согнувшись и припадая на одну ногу, по белым мраморным ступеням вверх, мимо выстроившихся по обеим сторонам лестницы с винтовками «на караул» гвардейцев-сикхов. Бободжан Гафурович шел впереди один, остальная вся делегация почтительно отставала от него на два-три шага…

А наверху этой лестницы на последней ступени величественно и неподвижно его ждал, как и полагалось по ритуалу, Президент, тоже со свитой за спиной. Но когда Гафуров был уже где-то на половине лестницы, Президент вдруг, в нарушение всех протоколов, быстро-быстро заторопился ему навстречу вниз. С низким поклоном, приложив руку к сердцу, он принял дыню, тут же передал ее кому-то из своих адъютантов, потом обнял Бободжана Гафуровича за плечи, прослезился, затряс головой и, бережно поддерживая его под локоть, сейчас же увел своего гостя к себе, во внутренние покои дворца. И час или более они там о чем-то совещались вдвоем и только потом, все также полуобнявшись, вышли в парадный зал, где и состоялся официальный прием всей советской делегации. Ну, это известно: венки из роз каждому на шею, мягкие кресла, восточные сладости на низеньких инкрустированных столиках, душистый зеленый чай в пиалушках из тончайшего фарфора…

И с этого дня все двери Индии были настежь открыты перед Б. Гафуровым и его делегацией, и везде их ждал самый теплый, самый дружественный прием, и все задачи, которые им надо было во время этого визита решить, решались споро, быстро, без всякой волокиты, чего, как многие знают, ни в Индии, ни на Востоке вообще не бывает, как привило, никогда.