Флора Шрайбер - Сивилла

Сивилла почувствовала, как костяшки пальцев матери вновь и вновь сильно ударяют ее по голове. Потом мать толкнула ее в небольшое красное кресло. Это было то кресло, в котором она сидела, когда бабушка спустилась вниз, чтобы поговорить с ними, а мать сказала: «Бабушка, не садись, пожалуйста, рядом с Сивиллой. Она наказана». И бабушка не села рядом.

Маленькое красное кресло стояло перед напольными часами. Сивилла еще не умела определять время, но видела, где находятся большая и маленькая стрелки. Как раз сейчас большая стрелка была на цифре двенадцать, а маленькая на цифре пять.

— Сейчас ровно пять часов, — сказала мать.

«Такой был чудесный день, — думала Сивилла, сидя в маленьком красном кресле и не смея двигаться, — а ей обязательно нужно было прийти и все испортить. Мне было так интересно, только жаль, что Элвин не мог играть на полу с девочками и со мной, потому что мы играли в куклы, а он — мальчик. Он был отдельно от всех. Ужасно быть отдельно от всех».

Мать была так добра к Флудам. Она дала им очень много всего: еду для миссис Флуд, рукавички для Пирл, рейтузы для Элвина. Мать подарила им две игры, в которые Сивилла ни разу не играла, даже и не пробовала играть. Это было ничего, потому что ей нравились Флуды.

Сивилла взглянула на часы. Теперь маленькая стрелка стояла на цифре шесть. Она сообщила об этом матери.

— Я тебя не спрашивала, — резко ответила мать. — За это ты просидишь еще пять минут, грязная девчонка. Ты испачкала свитер, и рот у тебя грязный.

— А что я такого сделала? — спросила Сивилла.

— Ты прекрасно знаешь, что ты сделала, — ответила мать. — Мне приходится наказывать тебя, чтобы исправить.

Сивилле не хотелось думать о себе, сидя в маленьком красном кресле и глядя на часы. Но она часто думала о себе. Всякий раз, когда такое случалось, ей удавалось как-то отвлечься.

— И почему ты обязательно всегда должна быть плохой, плохой, плохой девчонкой? — спросила мать.

Это «ты» смутило Сивиллу. Слово «плохая» заставило ее удивиться. Она не считала, что сделала в этот день что-нибудь плохое.

Сивилла никому не рассказала про этот день с голубым свитером, но воспоминания о нем, засевшие у нее в горле, всегда заставляли горло болеть.

Никому не рассказывала Сивилла и про стеклянные разноцветные бусы, которые висели на нитке, как радуга. Эти бусы, сделанные в Голландии и очень старые, подарила Хэтти ее мать. Хэтти отдала их Сивилле, которой очень нравилось перебирать их, засовывать в рот и лизать. Как-то раз, когда она занималась этим, нитка лопнула и бусины раскатились по ковру гостиной. Сивилла, которой тогда было три года, старалась поскорее собрать их, пока не заметила мать. Но не успела Сивилла подобрать все бусины, как Хэтти схватила ее за шиворот и засунула одну из бусин ей в нос. Сивилла думала, что задохнется. Хэтти попыталась вынуть бусину, но та застряла. Хэтти перепугалась.

— Ну-ка пойдем к доктору Куинонесу, — сказала она.

Доктор Куинонес извлек бусину. Когда мать с дочерью уже собирались уходить, доктор спросил:

— Миссис Дорсетт, как попала туда эта бусина?

— Ой, вы же знаете, какими бывают дети, — ответила Хэтти Дорсетт. — Они без конца суют себе что-нибудь в нос или в ухо.

Вечером Хэтти рассказала Уилларду о том, как беспечно поступила Сивилла с этой бусиной.

— Мы должны научить ее быть более осторожной, — сказала мать отцу. — Научить ее… обвинить ее… упросить ее… дотащить ее… снова и снова… и стихи готовы.

Уиллард согласился с тем, что следует научить дочь быть более осторожной. Сивилла, ничего не сказавшая доктору Куинонесу, ничего не сказала и отцу.

Другой инцидент, воспоминания о котором Сивилла оставила при себе, произошел в хранилище для пшеницы в один из дождливых дней, когда ей было четыре с половиной года. Хэтти отвела туда Сивиллу поиграть.

Когда Сивилла вместе с матерью взобралась по приставной лестнице из столярной мастерской Уилларда в хранилище, находившееся наверху, Хэтти сказала: «Я люблю тебя, Пегги». Потом мать сунула девочку в зерно и ушла, уперев лестницу в потолок.

Тонущая в зерне Сивилла чувствовала, что задыхается, и уже решила, что сейчас умрет. Некоторое время она вообще ничего не чувствовала.

— Ты здесь, Сивилла?

Она узнала голос отца. Потом Уиллард очутился рядом с ней в хранилище. Он наклонился, осторожно поднял и отнес вниз, в мастерскую, где их поджидала мать.

— Как Сивилла сумела забраться в хранилище? — спросил Уиллард жену. — Она могла захлебнуться в зерне.

— Должно быть, это сделал Флойд, — сымпровизировала Хэтти. — Он такой безобразник. Этот город стал бы чище без него. И церковь обошлась бы без него. Нужно будет избавиться от этого хулигана.

Уиллард пошел поговорить с Флойдом, а Сивилла и Хэтти вернулись в дом. Когда Уиллард вернулся, он сказал дочери и жене, что Флойд заявил: «Нет, я этого не делал. За кого вы меня принимаете?»

— Флойд лгун, — презрительно объявила ее мать.

Уиллард, не зная, кому верить, стал расспрашивать Сивиллу о том, как она попала в зернохранилище. Сивилла, перехватив взгляд матери, помалкивала.

— Мне не хочется, чтобы ты опять попала туда, — объяснил Уиллард дочери. — Хорошо, что из-за дождя я вернулся домой раньше. Хорошо, что я заглянул в мастерскую. Мне показалось, что лестница стоит как-то не так, и я поднялся наверх посмотреть, что там происходит.

Как Сивилла не рассказывала про крючок для застегивания башмаков и про бусы, так она не рассказала и про зернохранилище.

Ничего не рассказала Сивилла и в тот вечер, когда ей было всего два года и отец спросил: «Откуда у тебя синяк под глазом?» Сивилла отказалась говорить. Она не сказала отцу, что мать пнула ногой кубики, с которыми она играла, ударила ребенка в глаз и своими жесткими костяшками ткнула в рот, где как раз рос новый зуб.

Таковы были события, в своей совокупности формирующие бесконечную цепь издевательств, на которых строилась пыточная камера детства Сивиллы. Воспоминания о них вернулись и терзали Сивиллу в тот день, который так счастливо начался мечтами в аптеке.

Однако пробуждавшиеся воспоминания о пытках иногда можно было на время оставить. Поступив в первый класс, Сивилла полюбила школу, завела там друзей, и через несколько дней после возвращения в Уиллоу-Корнерс ее мать по окончании занятий отправилась с визитом в дом ее одноклассницы и подруги Лори Томпсон.

Мать Лори, открытая, добродушная женщина, встретила Лори и Сивиллу, как только они вошли в дом. Крепко обняв Лори и приветливо улыбнувшись Сивилле, миссис Томпсон провела детей в кухню. Там их ждали молоко и свежеиспеченный яблочный пирог.

В доме Томпсонов все было таким мирным и спокойным. Но семилетняя Сивилла была уверена, что, как только она уйдет, миссис Томпсон начнет творить с Лори ужасные вещи, которые творят все матери.