Флора Шрайбер - Сивилла

Вместо того чтобы добраться до сути проблем, угнетающих его дочь, он взваливал на нее собственные заботы. Его беспокоил грядущий конец света — опасность столь реальная для него, что он бросил колледж, решив посвятить оставшееся ему время (он никогда не уточнял, сколько именно этого времени осталось) не жизни в кампусе, а «реальному миру». И когда Сивилла проявляла симптомы депрессии, он уклонялся от реальной проблемы, спрашивая: «Ты беспокоишься из-за конца света?» Он боялся, что Сивилла станет такой, как его родственники, не выходившие из психиатрических лечебниц, поэтому, когда Сивилла демонстрировала тревожность, он проецировал на нее свои собственные тревоги, расспрашивая, не боится ли она стать такой же, как они.

Он прибегал к временным мерам и доморощенным панацеям — к примеру, использовал для лечения эмоционального расстройства гитару, в то время как доктор Куинонес рекомендовал обратиться к психиатру. Когда Сивилла жаловалась на то, что у нее возникает чувство нереальности происходящего, он, гримасничая, высмеивал ее или говорил: «Доктор Куинонес сделает тебе пару укольчиков, и все будет в порядке». Кроме того, Уиллард Дорсетт часто не придавал значения тревогам Сивиллы, считая их воображаемыми. Короче говоря, используя целый набор стратегий отрицания, отец просмотрел, не обратил внимания, отказался признать главную проблему, которая по-настоящему тревожила его дочь.

По-настоящему тревожила? Доктор спросила отца: казалось ли ему когда-нибудь поведение Сивиллы странным?

Да, Уиллард мог припомнить эпизоды, когда Сивилла была как будто не в себе, да и вообще порой трудно было сказать, как она выглядит «в себе», потому что Сивилла вела себя непостоянно. У нее очень часто менялось настроение, и она могла казаться разными людьми. Сивилла была не в себе в пятом классе, когда умерла ее бабушка (тогда Сивилла забыла таблицу умножения, которую до этого прекрасно знала), и в шестом классе (тогда Уилларда вызвали в школу, потому что Сивилла вышла из класса в раздевалку и там разговаривала каким-то не своим голосом). Были также периоды, припомнил отец, когда они с Сивиллой давали концерт в клубе и она вдруг забывала мелодию, которую до этого знала наизусть.

По словам Уилларда, Сивилла была не в себе и в Омахе, после того как ее отослали домой из колледжа: она прыгала по мебели, восклицая: «Прочь с дороги! Я могу вас зашибить!» Ее поведение, сказал он, было в это время настолько странным, что им пришлось запереть все двери и спрятать ключи. Не знал он также, что предпринимать, когда Сивилла время от времени исчезала из дома.

— Я не знаю, что я делал неправильно, — сказал он, — но наверняка такое было. Я старался быть хорошим отцом.

Перечисление того, что именно он делал неправильно, заняло бы у доктора Уилбур очень много времени. Вдобавок к тому, что уже было упомянуто, доктор утверждала, что он с недоверием относился ко всему окружающему и его сомнения вызывали у Сивиллы ложные страхи. Он принимал решения относительно нее, не посоветовавшись с ней, и многократно обманывал и предавал ее доверие. Примером предательства, совершенного в ее детские годы, мог служить случай, когда ей нужно было удалять миндалины. Не предупредив Сивиллу о том, что именно ей предстоит, отец заманил ее в дом доктора Куинонеса (где на верхнем этаже была операционная) под тем предлогом, что она проведет весь день, играя с детьми Куинонеса. Эта чистой воды ложь привела к тому, что Сивилла очень испугалась и начала отбиваться, когда к ее лицу поднесли маску с эфиром. Тогда отец стал держать ее за ноги. Она продолжала отбиваться в продолжение всей операции — и так же поступала впоследствии, когда в ее сознании возникала какая-либо ассоциация с этим предательством.

Этот отец, которого никоим образом нельзя было назвать отвергающим отцом и который действительно поддерживал определенные отношения с дочерью, часто заставлял Сивиллу ощущать себя отверженной — в особенности когда не позволил ей присутствовать на отпевании бабушки.

— Я сделал это лишь ради того, чтобы охранить Сивиллу от лишних переживаний, — объяснил Уиллард.

— Но, — возразила доктор, — самым тяжелым переживанием для Сивиллы было ощущение того, что вы отвергли ее, что не позволили ей выразить свое горе.

Муки и чувство отверженности Сивилла испытала также, когда ей было тринадцать лет и Уиллард, устав от жалоб Хэтти на то, что ей приходится жить под одной крышей с его отцом, заговорил о том, что снимет что-нибудь для Хэтти и Сивиллы и они пока поживут там, а Уиллард останется со своим отцом в их старом доме. Он объяснил ей тогда, что девочкам положено жить при матери.

Уиллард Дорсетт, по утверждению доктора, обескуражил дочь, не разрешив ей сдать экстерном переводные экзамены (несмотря на то что ее коэффициент умственного развития был 170 и ей нечего было делать в одном классе с менее развитыми детьми), опасаясь того, что она, как он выразился, «станет важничать».

Когда доктор Уилбур обвинила Уилларда в том, что он из религиозных соображений хотел разрушить дружбу Сивиллы с Денни Мартином, которая оказывала на девочку целительное воздействие и могла бы впоследствии перерасти в брачный союз, отец оскорбился.

— Я не хотел, чтобы Сивилла водилась с этим мальчишкой, ради ее же собственного блага, — сказал Уиллард. — Я всего лишь делал то, что считал правильным. Я не хотел, чтобы она вышла замуж за иноверца, и если бы она была постарше, то сама согласилась бы со мной. — Он добавил: — В общем-то позже она согласилась с этой философией: когда мужчина, с которым она знакомилась, придерживался иных религиозных убеждений, она немедленно разрывала с ним. Сивилла была благочестива.

Доктору пришлось подавить в себе желание разъяснить Уилларду Дорсетту, в чем он поступал «неправильно», поскольку такие объяснения совершенно оттолкнули бы его. В случае с Денни Мартином доктор хотела бы объяснить Уилларду, что он принес счастье дочери на алтарь своих ограниченных религиозных убеждений. Доктор хотела бы спросить: «Как вы полагаете, что пыталась сказать вам дочь, забираясь в вашу постель и протискиваясь между вами и вашей женой, когда вы проводили половое сношение? Почему вы были столь лицемерны, проповедуя благопристойность и в то же время считая вполне моральным и нормальным в течение девяти лет заниматься сексом в присутствии дочери? И почему, так сильно заботясь о том, что дочь в два с половиной года стала „слишком большой“, чтобы сидеть у вас на коленях, и „слишком большой“ для всех тех маленьких процедур, которые давали ей почувствовать, что у нее есть живой, полноценный отец, — почему позже вы соблазняли ее словесно?» Это словесное соблазнение выражалось в том, что, ухаживая за Фридой, Уиллард частенько делал Сивилле замечания вроде: «Вы, молодые люди, знаете о сексе настолько больше нас, что ты наверняка могла бы научить меня многому».