Флора Шрайбер - Сивилла

«Другие», которые в прошлом отвергались из-за незнания, а в настоящем — из-за стыда, вновь были допущены на уровень сознания.

Наблюдая за тем, как Мэри делает первые шаги к покупке дома, Пегги Лу планирует обрести полную самостоятельность, Ванесса очищает себя в прачечной, а Марсия штурмует творческую цитадель, Сивилла все более и более ощущала себя заложником этих «я», существование которых было невозможно отрицать. По мнению Сивиллы, эти действия были частью вмешательства в ее жизнь, которое она всю свою жизнь пыталась отрицать. Вики, со своей стороны, решила, что, хотя эти действия предпринимаются отдельными частями, а не единым целым, они все-таки подталкивают к выздоровлению. Она сообщила доктору Уилбур:

— Я стараюсь охранять Сивиллу от опасностей и предоставлять ей столько хороших дней, сколько позволяют другие.

В общем-то дней, свободных от постороннего вмешательства, было немного: шкафы Сивиллы, несмотря на ее ограниченные средства, продолжали наполняться одеждой, которую она не покупала; ее картины завершались в ее «отсутствие»; лекарства — поскольку все «другие» принимали свои индивидуальные дозы — постоянно иссякали раньше, чем было предписано в рецептах.

Однажды Сивилла «появилась» в квартире и обнаружила, что на один ее глаз наложена повязка и выглядит она, как циклоп. В другой раз у нее на ногах оказались коньки, на которых она ковыляла по полу гостиной.

Будучи пленницей, она часто опаздывала на деловые свидания, поскольку захватившие ее в плен умышленно прятали кошелек или нижнее белье либо ухитрялись каким-либо образом задержать ее где-нибудь, чтобы она не успела на встречу вовремя. Часто она проваливалась на экзаменах, потому что те, кто держали ее заложницей, умышленно давали неправильные ответы, или потому что конкретный тюремщик — Пегги Лу — не делился с ней важными математическими и химическими формулами.

Вмещающее в себя четырнадцать альтернативных «я», спонтанно всплывающих на поверхность, хрупкое тело Сивиллы Дорсетт, мечущееся по улицам Нью-Йорка, часто переставало ориентироваться в событиях.

Пегги Лу, прогуливавшаяся под дождем, зашла в магазин на Бродвее и взяла стеклянное блюдо, намереваясь его разбить, но Вики сказала: «Нет».

— Вы желаете приобрести это блюдо? — спросил продавец.

— Нет, — ответила Пегги Лу. — Я хочу разбить его.

— Положи блюдо на место, — приказала Вики.

Пегги Лу послушалась. Они вместе с Вики вышли из магазина, а продавец решил, что покупательница разговаривала сама с собой.

Пегги Лу и Мэри одновременно стало плохо на углу 71-й улицы и Лексингтон-авеню. Пегги Лу прислонилась к стене какого-то жилого здания.

— Что-нибудь случилось? — спросил полисмен.

— Ей плохо, — ответила Вики.

— Кому? — поинтересовался полицейский.

— Мне, — ответила Пегги Лу.

Пегги Лу и Вики, дойдя до середины Нельсон-авеню и попав между встречными транспортными потоками, вдруг остановились.

— Я собираюсь зайти в магазин подарков, — сказала Пегги Лу, устремляясь вперед.

— А я не собираюсь, — ответила Вики, разворачиваясь и направляясь к тротуару, с которого они только что сошли.

Заметив происходящее, дорожный полисмен бросил:

— Бога ради, леди, вы уж решитесь на что-нибудь одно.

В течение нескольких месяцев Сивилла раз за разом делала попытки сходить в художественную галерею, чтобы забрать свою картину, выставленную там. Всякий раз, когда она пыталась это сделать, Марсия уводила ее в какое-нибудь другое место. В конце концов картину забрала не она, а доктор Уилбур.

Марсия и Пегги Лу отвели Сивиллу в одно кафе в Нижнем Манхэттене. Сивилла «пришла в себя» без единого цента в кармане, оказавшись слишком далеко от дома, чтобы можно было добраться до него пешком. Забрав с прилавка монетку, предназначенную на чаевые, она позвонила доктору Уилбур. И вновь доктор решила ее проблемы. На следующий день Сивилла зашла в это кафе, чтобы уплатить долг.

По иронии судьбы эти захватчики считали Сивиллу не своей заложницей, а хранительницей, хозяйкой «их» тела. Все они жаловались на то, что она их плохо кормит, не угощает любимыми лакомствами — задача сложная, поскольку вкусы у них были индивидуальные.

Когда кто-то из них болел, остальные — здоровые — ощущали симптомы заболевания. После приступа колита у Сивиллы Вики жаловалась: «Смотрите, как я отощала». Когда Сивилла Энн или Нэнси Лу из-за депрессии надолго заваливались в кровать, остальным тоже приходилось пребывать в неподвижности. Мэри и Сивилла Энн страдали спазмами, что доставляло большие неприятности остальным. В холодную погоду, когда Пегги Лу бесстрашно выходила на улицу в легкой одежде, Вики протестовала: «Я так простужусь». Вики говорила: «Когда Мэри плачет, у меня болит голова».

Тюремщики одновременно являлись и узниками, так как личная жизнь Сивиллы не всегда удовлетворяла их индивидуальные запросы. Хотя некоторые люди нравились им всем, были у них и индивидуальные предпочтения, и неприятие как посторонних, так и друг друга. Много общего было у Марсии и Ванессы, у Майка и Сида, у Марджори и Рути и у двух Пегги. Хотя Мэри и Ванесса не представляли собой единую команду, они были близкими подругами.

Ванесса утверждала, что из посторонних ей нравятся все, кто не лжет. Пегги Лу разряжала свое дурное настроение на тех, кого она называла «показушниками, вроде матери Сивиллы». Вики предпочитала интеллектуальных, образованных людей. Мэри и Сивилла особенно любили детей. Мэри, демонстрируя скорее солидарность, чем автономность, заметила об одной из общих знакомых: «Она никому из нас не нравится».

Возбуждаясь от разговоров о музыке, Пегги Лу часто затыкала уши, когда другие заговаривали на эту тему. Испытывавшие скуку от женских разговоров вообще Майк и Сид преуспевали в том, что не пускали Сивиллу на какую-нибудь встречу или заметно сокращали ее.

— Я бы лучше пошел домой и принялся за новый книжный шкаф, — сообщил Сиду Майк во время одного из таких скучных визитов.

— Мне тоже нужно попечатать на машинке, так что я хочу домой, — ответил Сид.

Подытоживая, каково это — общаться с людьми, не будучи полностью свободным, Марджори сказала доктору Уилбур: «Я хожу вместе с Сивиллой к ее подругам, но они разговаривают о том, что интересно им, а не мне, — о домашних делах, о мебели, о детях. Но когда приходит Лора Хочкинс, они обсуждают концерты, и это мне нравится».

Нэнси Лу Энн больше всех «других» интересовалась политикой, что было тесно связано с реализацией библейских пророчеств. Как уже выяснилось, альтернативные личности Сивиллы имели разные религиозные убеждения и разные литературные вкусы. Разным был их словарный запас, почерк, речевые стереотипы и представления о собственной внешности. Неодинаковой была и их реакция на секс. Страх близости с людьми — результат злоупотреблений Хэтти Дорсетт — наложил отпечаток на их отношение к сексу. У Пегги Лу и Марсии этот страх превратился в ужас. В Ванессе он каким-то образом сублимировался благодаря ее joie de vivre, а в Сивилле Энн он растворился благодаря ее общей апатии.