Игорь Шестков - Дорогая буква Ю

И это самое «обнуление» действительно произошло — где-то около 2000 года, как и предсказывали.

К сожалению — мои рассказы — это тоже явление из класса «сарказмов» — потому они и не воспринимаются современной российской публикой…

…

Ответ придирчивому читателю.

Да, у многих моих литературных героев нет «внутреннего мира». Прогорел. Пропит. Провран. Раздавлен. Нет и развития личности, только хроническая деградация. Нет и эмпатии. Мира нет, есть мирок. Простой, как коробок спичек. В этом мирке — у кого страхи, у кого похоти, у кого дурь, деньги, водка… И единственное, что делает этих особей людьми — страдание и смерть.

…

Переводчику.

Время прошедшее и настоящее, глаголы завершенного и незавершенного действия — я мешаю вполне сознательно. Этот микс должен создавать особенный гротескный эффект «туннельного текста» (по которому автомобили ездят в разные стороны). Понимаю, что это по-немецки трудно передать. Или невозможно. Поэтому, прошу вас переписать эту главу по-немецки так, чтобы было читабельно.

Венеция. Конец двадцатого века.

Жарко тут в начале августа. Каналы пованивают.

Но капучино вкусное.

Приехал сюда не ради Венеции, а чтобы посетить галерею Пегги Гуггенхайм.

Это та милая леди, которая завещала себя похоронить рядом с 14-ю своими любимыми собаками.

В ее прекрасном музее, выходящем оградой на Гранд-Канал, мне хотелось посмотреть одну странную картинку (Ива Тайги).

Умница Пегги перестала собирать современное искусство где-то в середине шестидесятых — почувствовала, что эпоха искусства кончилась, и началось — непрекращающееся до сих пор — наглое шарлатанство.

…

Кончилась?

Разумеется, все подобные обобщения — что кончилось, что началось — это не более, чем субъективные спекуляции.

Но… европейское искусство действительно кончилось, умерло вместе с Малером, Скрябиным, Врубелем и подобными им великими людьми еще до Первой мировой. На его могиле выросли цветочки (клее-гессе-прусты-джойсы-кафки), которые хоть и были хороши, но классике все-таки уступали и как волны-последыши довольно быстро исчезли.

Вторая мировая война сорвала окончательно маску с «человека» и «цивилизации» и доказала бессмысленность, несостоятельность и «героического» и «человеческого» (индивидуалистического) искусства — и классики и модерна.

Ее главный итог — искусство, культура, цивилизация не спасают человечество от массовой бойни, от оргии самоуничтожения.

А гений, наука, технология, прогресс — только упрощают и ускоряют организацию и проведение массовых убийств. Истреблений.

И после войны по миру пошли волны.

И в них сверкали некоторые имена, группы, направления.

Но искусство становилось все более коммерческим, светло-или черно-развлекательным, антииндивидуальным, отвратительным. И никакими сказками про «постмодернизм» его не оправдать.

А где-то в середине шестидесятых то, что раньше называлось искусством (мастерство, красота, человечность, преемственность) исчезло окончательно, оставив после себя выжженное поле. На этом поле устроили свою тусовку наглые имитаторы (бойсы-уорхолы и их клоны).

Человека больше нет. Есть налогоплательщик, производитель и потребитель товаров и услуг.

Искусства — нет, есть товар, услуга.

Скверный товар, дурная услуга.

Скрежетать зубами бесполезно. Мы сами себя приговорили к скуке.

Занудили, замочалили, испоганили мир своей жадностью, жестокостью, тупостью.

Изолгались.

Вот и стало тошно и в парламентах, и на бирже, и на картинах, и в кино, и на улице…

Красный петушок полыхает то тут, то там.

Люди взрывают других людей хладнокровно, без раздумий и сожалений, как строители — скалы, стоящие на пути будущей дороги.

Дороги в никуда.

Падают как горы пыли башни Нью-Йорка.

Пылают чернобыли и фукушимы.

Инфляция и кровавый хаос, зевая, ждут свои грядущие жертвы.

И даже у алжирского дея нет больше под носом никакой шишки.

И самого дея тоже нет.

Но у всякого петуха все еще есть своя Испания…

Под перьями.

Скалы на берегу.

Разрушение…

Выветривание.

Казнь водой. Светом. Теплом. Солью.

Растрескивание.

Выперли страшные тектонические силы когда-то упрямую гору из земли. А потом миллионы лет ветер, вода и малые жизни ее разрушали, растирали в порошок, превращали в отложение.

Вселенная дробится, дробится…

А потом… материки засасывают всю эту дробь в огненное чрево матери Геи, в плавильный котел ядра…

Земля тужится, выпирает наверх свои внутренности…

Лава застывает скалами и опять начинает дробиться.

Геологическая круговерть мироздания.

Сколько законов природы задействовано!

Сколько энергий!

Какие драмы и трагедии!

Какие величественные картины.

Толчение воды в ступе.

Грандиозная бессмыслица.

Мелкие камешки на пляже — старые друзья.

Нет ничего вас милее…

Лестная метафора для когтистого человечества.

Резные камни Калифорнии.

Кто резчик?

Кто плавит и пузырит недобрые тяжести?

Слепоглухонемая сука-природа.

Тяжести, тяжести…

Ребра, массы, кристаллы, структуры, текстуры.

Свидетели чудовищных сил, чудовищных процессов…

Страницы книги хаоса…

Листай эту книжку с картинками, смотри, любуйся на чудеса, пока и тебя не раздавят, не размелют в пыль безжалостные жернова.

Сколько раз, стоя на берегу океана, я смотрел на волны и слышал его рев, грохот, свист, его утробное урчание.

Безумное курлыканье (пролетали журавли).

Голубые скалы.

Голубые они — только когда их океан прозрачной водичкой сполоснет.

А когда отлив — они серые.

Так и мы.

Плавник на пляже.

Забавные картинки. Театр легких палочек.

Ветер тоже участвует в представлении.

И солнце.

После прилива все тут будет по-другому.

Кто мы такие?

Нет, не плавник.

Тени на песке.

На пляже.

Вода. Песок. Свет.

Вот она, сокровенная суть мира.

Святая святых.

Под ногами.

Сколько ни творили муры и бранкузи, лучше этого им не создать.

И трудиться не надо.

Комаров смешить.

Коттедж на берегу в поселке Сии-Рэнч.

Там много прекрасных деревянных домов. Сотни.

Некоторые — архитектурные шедевры.

В одном из таких коттеджей мы жили в мае 2007-го года.

Моя мама, мой отчим, сестра с сынком и я.

Я бродил по окрестностям, часами смотрел на волны. Нюхал свежий солоноватый ветер.

Снимал, снимал…

Потом камеру спрятал. Не берет камера Тихий океан.

На берегу.

Ни черта я не понимаю ни в ботанике, ни в биологии.

Ни в чем.

Но, когда на душе тяжело, знаю, ничего лучше нет, чем на лютики-цветочки посмотреть.