Авраам Иегошуа - История разведенной арфистки

Позже, когда они начали исполнять Дебюсси, Нóга ощутила резкий запах одеколона, который, как ей показалось, призван был заглушить другой запах, очень похожий на запах рвоты. И пока другие музыканты настраивали свои инструменты, она участливо спросила Кристин, как та себя чувствует.

– Со мной все в порядке, – отвечала Кристин с вымученной улыбкой. – У меня закружилась голова… и чуть-чуть подташнивает. – Она явно пыталась найти нужные слова, чтобы говорить по-английски… а потом добавила: – Но сейчас этого следовало ожидать. – И ясно было, что она сожалеет о произошедшем и очень им смущена, тем более что из-за грохота барабанов она пропустила важное указание дирижера – вступление ее первой ноты.

«Итак, кроме всего прочего, она еще и беременна, – решила первая арфа, снова заметившая небольшую округлую припухлость, прикрытую просторной одеждой. – Но почему она скрывает свою беременность? Неужели из страха перед тем, что медицинская страховая компания может отказаться оплачивать ее путешествие в Японию».

А репетиция тем временем шла из рук вон плохо. Музыка прерывалась все время после первых же тактов. Палочка дирижера билась в ярости. Прекрасное звучание, с таким трудом достигнутое во время предыдущих репетиций, куда-то исчезло, плавные переходы звучали грубо.

– Что происходит? – хотел знать ван Цволь. – Какого черта? Это не «Море» Дебюсси, это какая-то грязная лужа, способная лишь вызвать омерзение у японцев. И помните – люди, живущие на Дальнем Востоке, понимают музыку ничуть ни меньше нас, платя при этом огромные деньги скромному нашему городскому оркестру приглашением в такой престижный тур. А потому, пожалуйста, проснитесь и соберитесь с силами. Если же вы не прислушаетесь к моим словам, мне не останется никакого другого выхода, как сменить эту плетку на пулемет.

Время от времени какой-то из инструментов прорезал фальшивым звуком стройное звучание оркестра. Подобная погрешность повергала ван Цволя в ужас, поскольку он не всегда был в состоянии определить источник подобного бесчинства. Но его знала Нóга. «Вторая арфа» в должное время не нажимала педаль, и ошибка повторялась струнами, терявшими точность звучания. Нóга, как могла, пыталась обратить внимание соседки на погрешность, но несобранность Кристин вместе с ее слабостью только усугубляли ошибку. В конце концов, дирижер установил источник проблемы и остановил исполнение, вернув его к самому началу, восстановив свое и оркестра достоинство и честь.

Когда репетиция закончилась, Нóга, поинтересовавшись, прошли ли головокружение и тошнота, прямо спросила о беременности.

Она была у Кристин в начале четвертого месяца.

– Твоя первая беременность?

– Почти… Если не считать случайности, много лет назад закончившейся абортом, никак не связанным с моим теперешним партнером.

И тогда со смесью удивления и тревоги Нóга спросила в упор:

– А этот… Он что, твой муж?

– Почти, – снова отвечала Кристин. – Не вполне официально. Чтобы сочетаться браком, нам надо дождаться родов и заодно оформить получение гражданства.

– Так у него этого гражданства нет? – продолжала допытываться израильтянка.

– У него оно почти получено. Не паспорт, а разрешение на работу в качестве припортового контролера. На всей территории порта.

– И он поедет с тобой в Японию?

– В Японию? Нет… Совсем наоборот. Он хочет помешать мне в этом.

– Помешать?

– Это – из-за беременности. Он очень озабочен, как бы путешествие не отразилось на нашем ребенке каким-либо гибельным путем. Ведь оно продлится долго.

– Объясни ему, насколько ты нужна оркестру и что не может состояться исполнения «Моря» без диалога двух арф.

– Он это знает, я объяснила ему, но его это не волнует. И здесь он сейчас как раз для того, чтобы сорвать это мероприятие.

– А ты… ты уведомила уже Денниса или Германа о подобном затруднении?

– Еще нет. Если я им скажу, они найдут другую арфистку… даже для завтрашнего прощального концерта. Вот почему я жду…

– Кристин… – сказала Нóга, стараясь подавить поднимающиеся в ней страх и ярость, – если ты собираешься завести этот разговор только после окончания концерта, то может быть уже поздно для того, чтобы начать искать замену тебе для японского турне. Это не шутки, поверь. Это может быть уже поздно. И это просто нечестно скрывать от оркестра, что твой муж решительно не хочет, чтобы ты уезжала.

– Но он мне не муж.

– Это к делу не относится. Кем бы он тебе не был. Если ты промолчишь, у них не будет возможности найти новую арфистку для столь продолжительного и трудного путешествия. Ты обязана поставить их в известность немедленно. Ты подвергаешь опасности весь репертуар. Без второй арфы исполнить это сочинение невозможно.

– Да… это так.

– Вот почему ты должна поступить правильно.

– Возможно… возможно… быть может, в Японии… – подавленно проговорила Кристин, – ты смогла бы играть Шуберта или кого-то еще вместо Дебюсси. В репертуаре достаточно превосходных вещей, в которых не требуется наличия вторых… или даже первых арф.

– Нет! Нет, – не сдерживая больше себя, закричала Нóга. – Никаких Шубертов! Ни Шубертов, ни Моцарта, ни Бетховена. Никого! Мы будем, мы обязаны исполнить «La mer». Это именно то произведение, которого ждут, не дождутся японцы, и наш долг – сыграть им Дебюсси.

– Так что же я должна сделать? – измученно пробормотала Кристин.

– Сказать Деннису и Герману – и сказать безотлагательно, что ты не едешь в Японию.

– Но, может быть, я все-таки смогу поехать.

– Каким образом?

– Может, мне удастся убедить его, что ребенку ничего не угрожает? А может быть, ты поможешь мне?.. Тем, что объяснишь ему… убедишь, что без второй арфы никакого Дебюсси не получится.

– Хорошо. Давай попробуем. Я тебе помогу. Я… и кто-нибудь еще из оркестранток. А за тобой мы будем приглядывать все время в течение всего путешествия. Но прежде всего ты должна поставить в известность Денниса и Германа. Иначе предупрежу их я.

– Но ты не можешь пойти к ним вместо меня.

– Ты меня не знаешь. Если ты не пойдешь – я сделаю это. Потому что ты не имеешь права лишить возможности исполнить прекрасное это сочинение всех нас вместе… и каждого по отдельности. «La mer», как ты знаешь, будучи единственной из нас владеющей французским языком, означает «море». Но точно так же звучит la mere, означающее «мать». Одинаковое звучание еще не означает одинакового смысла. Одно и то же слово… но между ними по значению – бездна. Я бросила старую и одинокую свою мать в Иерусалиме, чтобы оказаться здесь… и это, по-моему, достаточная причина, по которой я так сильно хочу, думая о ней, сыграть La mer и la mere для нее на моей арфе. Слить воедино… море, меня и ее.