Никола Хотель - Это всегда была ты

– Да, они есть. Завтра вечером за совместным ужином мы поговорим об этом. – Ричард сдвигает очки вверх, массирует большим и указательным пальцами переносицу и задумчиво смотрит на меня. – Мне нравится твоя прическа, Айви. Твоя мать тоже часто собирала так волосы.

Невольно я ощупываю свой небрежный пучок.

– Знаю, – буркнула я. Хотя это даже не так. Многого я совсем не помню. Мне нужно взглянуть на ее фотографию, чтобы четко представить ее лицо, а мамин голос и вовсе давно забылся. Более того, гораздо вероятнее, что я сейчас выгляжу как пугало.

Я полностью сосредотачиваюсь на своем дыхании, а затем – когда мне вдруг кое-что приходит в голову – давление на моей грудной клетке разом ослабевает. Если Ричард говорит о моей матери таким ласковым тоном, то тогда он определенно вызвал меня сюда не для того, чтобы окончательно вычеркнуть из своей жизни. Только теперь я понимаю, как сильно я втайне боялась этого. Я даже думаю, что он рад меня видеть, просто ему не так-то легко это показать. Скорее всего после всего, что произошло в прошлом, мы оба просто сильно смущены.

Я сглатываю.

– А мне нравятся твои очки.

Мне хотелось так много ему сказать, а теперь я говорю об очках?

На лице мужчины появляется облегченное выражение.

– Это замечательный способ стать немного добрее друг к другу, не так ли? Мы говорим комплименты до тех пор, пока оба не растаем.

Он улыбается и от этого кажется менее отстраненным.

Мои губы вздрагивают, но я не в силах сдержать улыбку.

– Борода – это что – то новенькое, я права? Она мне тоже нравится.

Мужчина тихо смеется, и это так сильно напоминает мне прежнего Ричарда, что ситуация смущает меня. До смерти моей матери он был таким же. Человек принципов, но более радушный и менее строгий. Человек, который всегда хотел только лучшего для своей семьи.

– У нас появилась новая серия средств для ухода за бородой, и в конце концов кто-то должен послужить примером и доказать эффективность продуктов.

– Тебе действительно очень идет. Теперь ты выглядишь как-то… достойно. Почти грациозно.

Теперь улыбаюсь я. Мне вдруг приходит на ум, что общаться с Ричардом не так уж сложно, если говорить о безобидных вещах. Если вычеркнуть все прошлое и думать только о том, что есть сейчас. В любом случае важные вещи – это те, которые вы не произносите вслух.

– Поверь, я ни капельки не достойный. Ты только что сама в этом убедилась. У меня сложные отношения с Ноем. Он видит во мне старого придурка.

Я не знаю, что на это сказать, но радуюсь, что мы говорим не обо мне. Ной кажется мне в данный момент более безобидной темой.

– Возможно, тебе стоит испробовать метод комплиментов и на нем. Со мной он, во всяком случае, сработал.

– Значит ли это, что ты сможешь спать сегодня в своей старой комнате без обиды на меня?

– Я… – мой голос становится тише. – Я… не сержусь на тебя.

– Тебе не нужно лгать мне. Даже такие старые придурки, как я, сразу это замечают. Я знаю, что ты злишься на меня уже четыре года. И даже если я хотел бы, чтобы между нами все было иначе, то все равно принимаю твое нежелание, потому что я в ответе за свои решения. Для меня твоя безопасность всегда была превыше всего.

Моя безопасность? Под этим он подразумевает мое переселение в интернат? Я вздрагиваю, когда Ричард протягивает руку и проводит ладонью по моей голове. Его прикосновения неожиданно нежные, а взгляд устремлен вдаль.

– Хорошо, что ты здесь, Кэтрин. Нам нужно так много наверстать.

Я застываю. Не столько из – за ласкового жеста Ричарда, сколько из-за того, что он назвал меня Кэтрин. Он, по-видимому, переутомился. И поэтому оговорился. Но одного слова достаточно, чтобы вернуть меня в реальность. Только что отчим был так добр и сердечен по отношению ко мне, что я даже могла бы поверить в то, что, возможно, даже скучала по нему. Я чуть было не подумала, что ему действительно есть до меня хоть какое-то дело. Но на это нельзя полагаться. Так было и четыре года назад. И это сводит меня с ума.

– Извини, пожалуйста, – говорю я дрожащим голосом. – Сегодня утром я встала очень рано. Ты ведь только вчера прислал мне сообщение, и… сейчас уже очень поздно.

Я не понижаю голос, и мои слова вырастают в комнате, как громоздкий предмет мебели, на который внезапно натыкаешься в темноте. Уже слишком поздно для всего. Не только на сегодня, но и на всю жизнь. Я борюсь со страхом быть отвергнутой в очередной раз. Страхом, который медленно, но неуклонно разрастается в моей груди. Я крепко сжимаю губы.

Ричард качает головой, а затем поднимает обе руки, чтобы пальцами помассировать виски. Он издает приглушенный стон, словно у него вдруг закружилась голова.

– Ты права, – он тихо бормочет извинения, прежде чем отвернуться от меня. – Наверное, это было действительно что-то кратковременное.

И на этом он оставляет меня стоять в коридоре одну.

Я лежу на кровати и долго смотрю в темноту, не понимая, что же там произошло.

Хорошо, что ты здесь, Кэтрин.

У меня бегут мурашки по коже. Возможно, это из-за прохладного воздуха, который врывается сюда и колышет шторы, несмотря на их тяжесть. Но я не уверена.

Кэтрин. Так звали мою маму. Ричард просто оговорился, но все его поведение после случившегося кажется мне странным. Он утратил свою строгость, свою непреклонность, а этого я никак не ожидала. То, как он говорил со мной – так чарующе, так ласково он вел себя только по отношению к моей маме. Я все еще чувствую его прикосновение к моей голове.

Мои мысли никак не могут успокоиться, хотя до сих пор я думала, что могу заснуть стоя. Я ворочаюсь в постели в течение нескольких часов. В какой-то момент – уже после полуночи – я снова встаю и в темноте сажусь за стол к Хедвигу. Обри все еще не ответила мне, и я волнуюсь. Либо все в порядке, либо все прошло так паршиво, что она отключила телефон. Потому что, хоть Обри и моя лучшая подруга и всегда прислушивается ко мне, ей, напротив, трудно говорить о себе и своих чувствах, особенно если это действительно важно.

Айви: Надеюсь, ты в порядке.

Я посылаю ей храпящий эмодзи и «Спи сладко» с поцелуем, затем освещаю мобильным телефоном поверхность письменного стола передо мной. Мне нужно как-то отвлечься, и ничто не подходит для этого лучше, чем привычное ощущение бумаги под пальцами и равномерное движение кисти вверх и вниз по буквам.

Я люблю рисовать картинки из слов, визуализировать целые предложения, используя разные шрифты и размеры. Вот я рисую тонкие линии, а затем вновь широкие полосы. Я беру свою кисть и неловко держу светящийся телефон над бумагой, прежде чем записать фразу, которая приходит на ум первой при мыслях об этом дне.