Мюррей Бейл - Эвкалипт

В эвкалиптах можно усмотреть ежедневное напоминание о скорбях, разделяющих отцов и дочерей, и о бесстрастном стоицизме природы (который, конечно же, вообще никакой не стоицизм), и о засухах и плавящемся асфальте городов. Каждый поникший листок наводит на мысль об очередной истории про несложившуюся судьбу, или о сухом замечании, или о шутке, от которой мухи дохнут.

Очень немногие эвкалипты — бледные, величественные красавцы, что увековечены на салфетках, почтовых марках и календарях, — искупают общее ощущение меланхолии, задаваемое Е. crebra и некоторыми другими железнокорами. Они привносят луч света на пастбище, на скалистый утес, на городской тротуар: два лососевых эвкалипта на островке безопасности между университетом и кладбищем в Мельбурне! Их всего-то и надо, что несколько штук. И они торжественно возвестят о том, что живо и распространяется дальше: о непрерывном возрождении.

А за параллелями далеко ходить не нужно. Не будет преувеличением отметить, что примечательный мужской инстинкт сто раз отмерить, зачастую ошибочно принимаемый за пессимизм, уравновешивается расцветающим оптимизмом женщин, который — ни много ни мало как сама жизнь, их вечный козырь.

Иллюстрацией в миниатюре может послужить то благоговейное почтение, что женщины питают к цветам: в тот миг, когда женщины поднимают глаза и, признавая свое природное сродство с цветами, принимают букет, почтение это достигает апогея.

На семнадцатый день Эллен по-прежнему лежала у себя в комнате. Никому так и не удалось рассказать историю, способную вернуть девушку к жизни.

Если на то пошло, история мистера Грота положение дел только ухудшила.

Что до него, он завоевал руку Эллен по всем правилам: отец дышал ему в затылок на каждом шагу. То была впечатляющая демонстрация памяти и стойкости: испытание задумывалось таким трудным, что Холленду и в голову не приходило, будто кто-то способен его выдержать. Если бы мистеру Гроту предстояло все начать с начала, он, того и гляди, пал бы на полдороге. А теперь, при виде исхода совершенно неожиданного, был слишком сбит с толку и слишком честен, чтобы протестовать.

— Сгину-ка я с глаз подальше, — промолвил он — так, чтобы слышала Эллен. И не спеша побрел туда, где ощущал себя как дома среди всего того, в чем лучше всего разбирался, — среди эвкалиптов, во всем их достопримечательном разнообразии.

А Холленд просто стоял и разглядывал костяшки пальцев, что никогда особого интереса не представляли, а вот сейчас казались крупнее обычного. Этого было достаточно, чтобы вызвать мрачный смешок, от которого разом распрямились плечи, и Эллен задумалась, чего такого забавного в ее положении.

Теперь оставалось только ждать. Время, как всегда, ответит на все вопросы, думал Холленд. Все обрабатывается временем. Только это он и мог ответить мистеру Гроту, человеку, к которому он искренне привязался и которого по меньшей мере уважал. Но при первом же слове — «Время…» — он умолк.

Ему многое хотелось сказать Эллен. Однако все так сложно, так невнятно, а ведь дочь так не похожа на него…

Эллен нравилось, когда отец занимал место на стуле. Ночью его сигарета мерцала во тьме; части дома со скрипом подлаживались под понизившуюся температуру, а Холленд снова и снова, невнятным шепотом, то и дело повторяясь, пересказывал печальную историю ее матери, ведь и та тоже угасла, постепенно изойдя бледностью.

Чем больше Эллен слушала, тем меньше она понимала отца. Она знала отца лучше, чем кто-либо другой, безусловно, — и при этом на самом-то деле совсем его не знала. А вот чужака она практически не знала — для эпитета «чужой» были все основания! — но отдавала себе отчет, что знает его лучше, чем родного отца.

Это озарение пришло к девушке, пока она лежала с открытыми глазами; а на озарение накладывался отчетливый образ, портрет с разных ракурсов, под деревьями. И все время Эллен пыталась сосредоточиться на огоньке сигареты в ночи, хотя и он тоже понемногу угасал. Когда же огонек погас окончательно, незнакомец исчез — исчез из имения, перестал быть рядом с нею. Чушь, нелепость! Девушка яростно заморгала.

И все же перед Эллен по-прежнему маячило его лицо и слышался его голос, пусть ей, возможно, и хотелось навсегда прогнать этого человека. Увидеть его снова девушка не надеялась. И никого больше видеть не хотела.

Бледная и отстраненная, она все глубже утопала в простынях и подушках, а ее крапинки, своего рода наркотики, что дурманяще отпечатывались в сознании мужчин и сковывали им язык, — эти легендарные крапинки ныне проступили на первый план и словно бы дисгармонировали и с лицом, и даже с остальными частями тела, такими, как шея и плавно сужающиеся руки; казалось, пятен слишком много и они чересчур темны.

Женщины из города и окрестных имений видели: отец все делает не так; он сам не знает, что происходит. И слишком уж он полагается на доктора, который только о жидкостях и думает. Но ежели кто-то нашептывал, что давно пора перевезти Эллен в ближайший мало-мальски пристойный городок либо за горы в Сидней, Эллен, глядя в стену, решительно качала головой.

— Не поеду.

На памяти Холленда таким необычным недугом дочка его в жизни не страдала. А впрочем, недуг ли это? Так, например, больную ни разу не вырвало. Ежели то болезнь, то скорее болезнь сонная или полусонная. День за днем Эллен лежала более-менее неподвижно и роняла слово-другое от силы. А гости заходите себе в комнату, присаживайтесь, травите себе байки, добро пожаловать! Несколько таких россказней выслушал и Холленд, а когда обернулся и увидел, что дочь заснула, так даже улыбнулся: надо же, какой разочарованный, прямо-таки разобиженный сон!

Холленд распахнул двустворчатые окна спальни, ведущие на веранду.

И какое-то время постоял там; обычно-то он глядел на Эллен и говорил с нею.

На полпути к первому загону росло знакомое дерево — со своими «плакучими» замашками, и меланхолическим подрагиванием поникших листьев, и налетом загрубелой железнокорости оно словно покорно ждало худшего — чтобы все наконец закончилось, — вроде как гиена в Африке.

Эллен приподняла голову, посмотрела на отца — и тоже ощутила на себе гипнотический взгляд дерева.

— Тебе не лучше? — обернулся Холленд. — Вот и славно, — подвел он итог прежде, чем девушка успела ответить.

И картинно порылся в карманах старого темного пальто в поисках спичек; Эллен так и подмывало подсказать, что коробок уже у него в руке.

— Мистер Грот все еще здесь, знаешь ли, — проговорил Холленд наконец. — Он считает, уезжать ему незачем, ну вот просто-таки ни одной причины он не видит. Терпеливый парень, методичный, — Отец выпустил струйку дыма. — Будь у нас лишние деньги, мы бы его в садовники наняли. Где-где, а в мире эвкалиптов он как дома.