Игорь Шестков - Собрание рассказов в двух томах. Том 2. Под юбкой у фрейлины

После ее ухода, я запер дверь в прихожую на замок.

Проснулся я оттого, что кто-то положил мне руку на лицо и прекратил доступ воздуха в нос и рот. Я дернулся, судорожно вздохнул.

— Тихо, тихо, мой мальчик, куколка моя, все хорошо.

Говорила стоящая рядом со мной женщина. Худая как смерть и длиннорукая. Ее лицо напоминало тот синий череп на улице. Темное узкое платье без бретелек едва закрывало ее плоскую грудь. Длинный сосок ее правой груди торчал как мизинчик.

— Кто вы? Как вы вошли сюда?

— Меня зовут Инес Зибель. Я не вошла… я была тут всегда. Ты можешь звать меня просто Инес. Инес. Инес…

Ее голос действовал на меня гипнотически.

Меня больше не интересовало, как она зашла в закрытую на ключ комнату. Ни ее внешний вид, ни ее присутствие в моем жилище не волновали меня. И этот мрачный дом и безумные его обитатели, и эта полумертвая улица, и сам тяжелый промышленный город К., как будто висящий у меня на шее с тех самых пор, как я вышел на перрон его вытянутого как гроб вокзала — все это вдруг перестало меня давить и мучить.

Я услышал, как шелестит лунный песок, гонимый космическим ветром, я почувствовал, как Инес положила одну свою холодную, костлявую руку на мое лицо, а другую — на сердце, и даже не вздрогнул, когда больше не смог вздохнуть.

В каюту влетела бабочка-однодневка.

Я взволновался и залез на потолок.

Одета команда и слуги в одинаковые синие балахоны до колен. У капитана на капюшоне вышита золотой ниткой восьмиконечная звезда. К ней пришит бубенчик. Капитан — паркинсон и заика, подает мне трясущимися руками таблетки и говорит, что все будет хо-хо-хо-рошо. Обещает подарить мне тюрбан, если я буду паинькой. Какое такое хорошо? Того и гляди свалимся в пропасть или утонем в болоте. Ау!

Сегодня я видел поезд! Откуда он взялся, понятия не имею. Кто его вел, куда он ехал? Может быть в нем такие же люди как мы оборудовали свое убежище и теперь катаются по пустым железным дорогам? На одном из вагонов стоял, широко расставив ноги, человек, похожий на ворона, и кивал мне клювом.

Дождевую воду, воду из рек или водоемов пить нельзя. Мы пополняем свой запас воды на не разграбленных складах крупных торговых сетей, так мучивших нас прежде своей несносной рекламой. А на невзорвавшихся бензоколонках высасываем специальным насосом дизельное топливо. Как шмели — нектар на ваших анютиных глазках.

На библиотеку напали шестеро мужчин. Все они брюнеты.

Пит, Джо, Кэр, Дуг, Мек и Трик.

Они сожгли все учебники истории и изнасиловали шесть блондинок.

Ивон, Линду, Жизель, Сару, Леонор и Мэрн-Лу.

У Дуга выросли крылья, как у самолета.

Джо умудрился потерять свой кольт. И начал куковать.

Кер сказал, что история всегда вранье.

А у Сары выпала вставная челюсть.

Сегодня ехали через пустыню. Марсель проникновенно играл Баха на нашей фисгармонии, а я глядел на дюны. Одна из них напоминала гигантскую женщину, расставившую ноги… с головой кошки.

Сфинкс.

Господин Робер всегда одет в пахнущий духами «Богема» легкий бежевый костюм. У него детская добрая душа. Он приводит ко мне Зизи и Бубу, этих славных очаровашек, и мы часами кувыркаемся. Только пух летит к потолку. А потом засыпаем вместе.

Земля принадлежит теперь крысам, тараканам и лопухам.

На них радиация не действует.

Не то что на коленки приматов.

Из моей головы не выходит женщина с кошачьей головой. Она становится все больше и больше, заслоняет собой горизонт. Я отчетливо вижу трещины на ее зеленоватой каменной коже и слышу ее томные вздохи. Вот она медленно разевает свою ужасную пасть. Зевает.

И зовет Мэри-Лу завтракать подземным голосом.

Два наших повара-итальянца Марчелло и Джино носят кожаные фартуки на голое тело и комичные колпачки с пестрыми ленточками. У Марчелло длинные руки и очень большая голова. Иногда он снимает ее с туловища, ставит на плиту — и подолгу беседует с ней. Неужели он за свои сорок восемь лет еще не устал от ее рассказов?

А у Джино есть удивительные туфельки, посмотришь на них справа — они малахитовые, а слева — они не туфельки, а сирень. Джино никогда их не надевает, так и ходит босой, поэтому пятки у него грязные.

Любовался сегодня видами на пагоды. Сколько же их успели понастроить в Шварцвальде! Кажется, они изготовлены из светлого матового фарфора. Надо попробовать кипятить в них молоко.

Женщина-сфинкс наконец исчезла. Ее мелодичные стоны больше не тревожат меня во сне.

Ее место занял ластоногий ящер. Он сидит на куче костей, жует, шевелит длиннющими усами и издает неприятные утробные звуки. Хряпает. Его называли Господином мира. А он каждый день требовал на завтрак ветчину из послушных подданных. Робер бросил его в бассейн с морской водой, пусть себе плавает как поплавок.

Наши охранники — Жан и Жак носят черные шорты и рубашки без рукавов. Они часто ходят ночью на цыпочках по моей каюте… что-то ищут… вьются, вьются вокруг моей койки, как осы вокруг тетиного мармелада. Они же выполняют обязанности судовых палачей. Я знаю, там, в черных сундуках в капитанской кладовке, хранятся маски, красные плащи до пят с капюшонами, розги, пилы и топоры. Однажды я заглянул в кладовку и видел, как на одном из сундуков темно-фиолетовые летучие мыши справляли свадьбу. Неприятное зрелище, поверьте! Глядя на них, морские свинки вздыхали и притоптывали, а бурундучишки надували щеки и трубили.

Сегодня видел, как по реке плывут тысячи трупов.

Наверное повстанцы.

Марсиане не появлялись на своих треножниках.

Длинноносый судовой врач Лучано носит белый халат, который охотно меняет на судебную мантию. Ох и любит он важничать! Прямо генерал. В его кабинете стоят стеклянные шкафы со скальпелями и пинцетами. Есть и цинковый стол — и этот доктор Шнабель играет на нем, как на органе. Потому что он электрический.

Мне показалось, что у меня растут уши и уменьшаются руки. Я начал мерить их линейкой. Действительно, и растут и уменьшаются, примерно по четверти миллиметра в день. Скоро не смогу ширинку расстегнуть, но зато смогу летать. Виу-виу-виу.

Наш струнный оркестр, состоящий из восьмерых ассирийцев, одет в препарированные фраки. Спереди — фраки выглядят вполне благопристойно, сзади же — все уже не так чинно, потому что зады музыкантов обнажены. И они светятся в темноте как ночные лампы! Так всегда у ассирийцев. На нашем корабле никто над ассирийцами не смеется.

Только Маркиз стреляет в них через трубочку бузиной.

После окончания вечерней программы оркестранты прячут свои лиры и лютни в футляры, ужинают с другими слугами и уходят на нижнюю палубу, где укладываются спать в общей каюте, из иллюминаторов которой можно ухитриться поймать за хвост пятилапого кролика или сорвать поющую маргаритку.