Игорь Шестков - Собрание рассказов в двух томах. Том 2. Под юбкой у фрейлины

— Нет уж. увольте… я и своей-то жизнью распорядиться толком не смог… Да и правы вы. пожалуй, будь я на вашем месте, начал бы кромсать по-живому. Попытался бы отделить овец от козлищ, да и отправил бы всех совков на Солнце…

— Ага… признаете? Значит, не все мозги вам мои чудо-богатыри отшибли.

— Какие к лешему богатыри?

— А те самые. Которые из «Градов»… Сейчас я вам их покажу. Для разнообразия, а то от тоски помереть можно!

— Только ради бога, без саврасок и сивок-бурок. Терпеть не могу кавалерии! Они вам тут паркет испортят.

Сам усмехнулся по-урочьи, щелкнул залихватски коротенькими пальцами… и позади меня появились три фигуры. Не узнать их было невозможно. Двое с окладистыми бородами, один с бородкой. Первый, здоровяк с палицей и в кольчуге — Илья Муромец, второй бородач, с мечом — Добрыня Никитич, третий, с луком и стрелами, Алеша Попович.

Все трое подошли к невысокому ступенчатому пьедесталу, на котором стоял трон, и, грубо оттолкнув меня в сторону, картинно встали перед ним, как мушкетеры, на одно колено, сняли шлемы и преклонили гривастые головы.

Сам осмотрел их с видимым удовольствием… благожелательно кивнул, положил в рот кусочек халвы. Богатыри встали с колен, оттряхнули штаны, положили руки друг другу на плечи и тяжело заплясали какой-то древнерусский сиртаки, не сводя огромных черных глаз с Самого.

Добрыня заиграл на губной гармошке музыку.

Ямщик-Илья ужасно косолапил.

А Попович неудачно повернулся и уронил колчан… стрелы его разлетелись по сверкающему паркету, как палочки для игры в микадо.

Сам нахмурился, раздраженно щелкнул пальцами и богатыри исчезли.

— Браво, браво, господин волкодав. Вы разоблачены. Кого еще на потеху позовете? Соловья-разбойника, Бову королевича или Китовраса? Куда теперь направимся? На берега Светлояра или на Калинов мост?

Не стоило мне его дразнить, но другой возможности прекратить этот спектакль у меня не было. Декорации тут же переменились. Сам пропал вместе с троном… зал стремительно уменьшился в размерах… передо мной показались знакомый шкаф, кресло, красная тахта.

Меня опять загнали в ясеневское гнездо.

Трюк мой не удался.

В половине первого ночи в моей квартире раздался звонок. Я дремал в кресле. Звонок испугал меня. После неудачной попытки уничтожить мир, в котором я против воли находился, и свидания в Кремле — я был дезориентирован, пассивен, слаб. Миры и эпохи крутились вокруг моей головы, как бабочки, остановить их я не мог… в ушах жужжало эхо множества голосов… перед глазами проносились обрывки видений.

Я нашел в себе силы встать только когда позвонили в третий раз. Не сразу сообразил, что звонят в дверь. Отвык от простого звучания. Ззззззыыы… Моя немецкая дверь пела как канарейка.

Посмотрел в глазок — и не разобрал, кто там.

Вроде бы знакомый силуэт… мужчина в пальто и шапке с опущенными ушами.

Старлей? Нет, нет конечно… у старлея военная выправка… и наглость читается в каждой линии… а этот силуэт не был мне враждебен… скорее вызывал жалость.

Колобок? Тот был на голову ниже, и всегда демонстративно открывал своим ключом. Отпер. Заглянул гостю в глаза. На мгновение оторопел, но тут же собрался, сбросил с себя ужас и прострацию как жмущие перчатки, обнял его, прижал к груди.

— Проходи! Проходи скорее, небось замерз. Вот… возьми эти тапочки… пальто на вешалку, а шарф оставь, у меня холодно… и сразу на кухню, я кофе сварю.

Боялся не узнать его голос… кто знает, может быть и он… копия или эхо.

— Антоша, ты же знаешь, я растворимый кофе не пью. Я привез с собой настоящий цейлонский чай. Принцесса Нури. А где Ирхен? Малышка? Спят?

Он, он, его хрипловатый голос.

Замялся… не мог же я ему сказать, что вторую жену и дочку видел последний раз двадцать два года назад… а его самого за три года до этого.

— Спят, спят… Садись на свое место у окна… там дует немного… я дам тебе наш старый плед… помнишь, Леопард, который я в «Синтетике» купил, на Ленинском.

Я говорил это и вспоминал, как несчастный плед закончил свои бренные дни. Моя теща случайно подпалила его на кухне. Плед разрезали на тряпки.

Мы уселись за наш зеркально белый кухонный стол, Миша положил на него свои большие руки скрипача… сидел поникший… смотрел вниз, как бы что-то припоминая. А я глядел на него. Боялся как-то потревожить его своим любопытством… спугнуть… не хотел, чтобы он исчез как призрак.

Мой друг, сидящий сейчас передо мной, умер в начале девяностых, в Испании, при невыясненных обстоятельствах… мне об этом сообщили в письме его родственники, намекали многозначительно на что-то… я все эти годы скучал по нему.

— Антоша, извини, я забыл чай… Одурел, должно быть, от мороза. Завари индийский… У тебе же где-то валялся. «Даржилинг». Меня что-то знобит. Где твой Леопард?

— Сейчас принесу.

Я быстро прошел в комнату, открыл шкаф… там, на второй полке слева должен был лежать аккуратно сложенный плед. Но там ничего не было. Я закрыл глаза. Плед послушно появился. Но вместо леопардовых пятен, он был покрыт красными и синими треугольниками. Тратить время на раздумья не хотелось. Поспешил в кухню. Удивился — там был выключен свет. Щелкнул выключателем. Кухня была пуста. На зеркальной поверхности стола были видны отпечатки ладоней.

В ванной комнате шумела вода!

Постучал и зашел. Меня обдало горячим паром.

Мой друг лежал в ванне. Блаженно улыбался. Загадочно смотрел себе на пупок. Одежда его валялась на полу.

Сгреб ее и унес в комнату, бросил на тахту. Сел около ванны на табуретку.

— Миша, расскажи о себе. Мы так давно не говорили, друг.

— Я живу расчудесно. Хожу на работу и кушаю хлеб. После работы слушаю Тото Кутуньо и учу итальянский. Ночью сплю. Был у тебя неделю назад. Никогда не забуду граппу, настоянную на черной смородине, и трюфеля. Ирхен рассказывала, что ее шеф спятил и поцеловал толстую кассиршу. которая ущипнула его жену, а ты утверждал, что если очень сосредоточиться, то можно услышать то, что говорит или думает президент США в Белом доме. Малышка часто плакала, а Ирхен дала ей маленький кусочек шоколада.

— A-а. Граппа, шоколад… Помню… Это было перед смертью Брежнева. К тебе приезжал гость из Италии и оставил гостинцы… Как же его звали? Джеронимо?

— Джузеппе. Он и сейчас в Москве. Улетит послезавтра. Ты так говоришь, как будто это было давным-давно. Подожди, а что, Лёня умер пока я к тебе на метро ехал? Он же бессмертный! Что ты несешь, Антоша?

— Какое сегодня число, дорогой? Назови мне пожалуйста день недели, месяц и год.

— Десятое ноября, среда. Ну да, уже одиннадцатое, четверг. Что еще сказать? Дважды три — семь. Трижды восемь — двадцать пять. Достаточно?