Игорь Шестков - Собрание рассказов в двух томах. Том 1. Мосгаз

— Пожалуйста, буду рад… — пробормотал прокашлявшийся, покрасневший Зубов тогда, когда в его согласии уже никто не нуждался. Понял, застыдился и сделал вид, что его бешено интересует содержимое зразы.

— Вы Зубов, да? Михаила Алексеевича сын? Вы в Мюнхен ездили и вернулись?

— Был, был, в колыбели фашизма. И вернулся в родное Зауралье…

— Видели там дом Кандинского и… Как же ее зовут? Картинки такие красненькие и зелененькие рисовала.

— Мариэтта Шагинян?

— Ха-ха-ха! Нет, ну как же ее… Габриеле Мюнтер.

— Может быть и видел, не помню…

— Как я вам завидую! Всю жизнь мечтала побывать на Западе.

— Ну да… Запад — не в луже лапоть… А вас как зовут?

— Марина. А вы в Старую Пинакотеку ходили? «Страну лентяев» видели Брейгеля?

— Нет, я знаете, искусством… Не шибко интересуюсь. Вот на выставке автомобилей был.

— Ничего там не купили?

— Шутите? У отца «жигуль». И то хорошо. Есть на чем на дачу ездить. Или за грибами…

— А у вас большая дача?

— Дом деревенский переоборудовали. На озере, недалеко от Новокрасноглазово… Хотите, съездим туда, если отец машину даст?

Сказав это, Зубов смутился.

Ни разу в жизни прямой напор на особу женского пола не приносил ему успеха. Отвечали ему обычно или грубо или так жеманно, что всякая охота продолжать атаку проходила.

— С удовольствием. А о машине не беспокойтесь, я на колесах. У меня «москвич». Вот, возьмите записочку, тут мой телефон, позвоните вечером.

Затем твердо посмотрела Зубову в глаза и сказала особенным тоном: Вы хороший!

Допила компот, подняла поднос, поправила сумочку на плече и удалилась. Зубову стало не по себе. Он почувствовал, что втюрился. И испугался.

Страх опустился в живот и поднялся оттуда тошнотой. Зубов побежал в институтский туалет и, едва успев закрыться в грязной кабинке с расписанными шариковой ручкой стенами, выблевал весь свой обед в унитаз. И соус и салат и зразу.

Когда блевал, читал надпись прямо над толчком: Ищу пизду поуже и хуй потолще! Исполнение тайных желаний! Приходите к Вовику в общагу. Комната номер 359. Ебись конем, пионерия.

Страх?

Да, страх. Тут придется, хотя это и неприятно, раскрыть один секрет. Несмотря на свои зрелые годы, Зубов был… Как бы получше выразиться? С женщиной он еще ни разу не спал.

Онанировал, да. Упорно. Порнографию любил, даже ездил специально в Крым, чтобы в поезде у Ростова купить у глухонемых продавцов единственные доступные простому советскому человеку эротические фотки — черно-белые игральные карты с дамочками, переснятые «зенитами» и «сменами» из датских журнальчиков. А с живыми женщинами все как-то срывалось, не получалось. Зубов боялся того, что не получится, и его осмеют, изругают, будут поучать.

Последнюю попытку заполучить в постель женщину он сделал три года назад. Подкатился к Семушкиной, полноватой сотруднице его лаборатории, разведенке. И цветы дарил целый месяц и родителей уговорил уехать на дачу. Купил вина. И затушил утку. С черносливом.

Семушкина поела утки, после двух бокалов красного разрумянилась. Болтала, не переставая. Пересказала все факультетские сплетни. Зубов узнал о том, что Пятаков давно живет с Пятницкой. А Пятницкая три года спала с профессором Огорченным. Что Огорченный — тайный враг их шефа и известный стукач. Что шеф, называющий себя крымчаком, на самом деле еврей, что премии, присылаемые на весь коллектив, он выписывает самому себе и своей кон-кубннке Гнедой, что эта Гнедая, старший научный сотрудник их лаборатории, в прошлом носила фамилию Курчавая — дочь высланных из западной Украины националистов, хохлушка и жадина, сына запустила, а старую мать сдала в дом для престарелых. Что мать ее лежит на кровати голая и голодная, что ни дочь ни внуки к ней не ходят…

Зубов попытался сделать шаг к сближению. Взял Семушкину за плечи, заглянул ей в глаза и сказал: Лидия, я давно мечтаю о вас. пойдемте в соседнюю комнату. Там постель.

— Постель? — проговорила Семушкина. — Сережа, мы же оба члены партии, а не животные!

Отложила недоеденную уткину ногу, вытерла пухлые розовые губки салфеткой, решительно встала и ушла в прихожую. У Зубова оцепенели конечности. Он слышал, как хлопнула входная дверь.

— Почему, почему? — спрашивал он сам себя, покачиваясь на своем пьедестале.

Вечером Зубов позвонил.

— Алло, Марина? Это я.

Лямина решила его поддразнить, чтобы ненароком с крючка не сошел.

— Это вы, Винтергартен? Я очень рада вас слышать.

Винтергартен был институтский бабник, три раза разведенный доцент с кафедры сопромата. Сорокапятилетний высокий красавец. Умница и не лысый. Зубов вздохнул.

— Это Зубов.

— Ах, простите, Сережа, перепутала.

— Ну что, поедем в субботу?

— Мы можем и завтра, прямо после работы, в пять. Хотите?

— Я думал, сначала надо убраться… Протопить. Там с лета никого не было. Пылища наверно и холодрыга.

— Давайте завтра вместе и уберемся и протопим. Буду вас в пять пятнадцать у колоннады ждать, главное, дорогу не забудьте и ключи от дачи.

— Марина, а вы хорошая?

— Я самая лучшая.

Вела машину Лямина. Зубов сидел рядом и не знал, что сказать. Ёрзал. Вздыхал.

— Я слышала у вас с Семушкиной что-то было! Ну и что, как она в постели?

Зубов замялся. Знает или не знает? Кокетничает или заманивает в ловушку? Брякнешь что, не подумавши, поймает и осмеёт. Задумаешься, подумает — тупица! О господи!

Выложил все. Про утку. Про постель.

Марина рассмеялась. Мягко, чтобы невзначай не обидеть.

— Я не знала, что Семушкина такая дура. Приперлась, утку жрала, сплетничала, а потом про партийный билет вспомнила. А партия тут совсем не при чем. Тут область интимная…

— Она на наших отдельскпх партсобраниях самая активная. Я думал, она не только на собраниях, но и в…

— В постели такая? Хорошо вы об этой гусыне думаете…

— Простите, не хочу, чтобы вы решили, что я — пошляк.

— Вы не пошляк, Сережа, я вас понимаю. Вы мужчина одинокий, захотели любви, нежности, устроили все как могли, а вас не поняли и обидели.

— Вы слишком ко мне снисходительны, Марина. Ведь я ее не любил. Только близости хотел. А вас люблю… Простите…

Лямина затормозила, съехала на обочину. Отстегнула ремень безопасности, сама, по-мужски обняла трясущегося Зубова и поцеловала в губы.

На даче они не убирались и не топили. Разделись и в родительскую застеленную кровать прыгнули. Наступил час зубовского торжества. Лямина сделала все, чтобы Зубов получил свое счастье. Осторожно ввела его в мир секса, не спеша раскручивая маховик страсти. Даже ему в угоду изобразила два раза бурный оргазм.

Через три дня Зубов перебрался в квартиру Ляминой. А расписались они через два месяца, в первую вакансию. Свадьбы не устраивали, хотя родители Зубова и хотели организовать все чин по чину, в ресторане Урал, с подвозом на чайке и белыми бантиками. Но невеста так активно протестовала, что смирились, ограничились маленьким ужином у Зубовых. Папа Зубов купил на базаре свежий свиной окорок. И зажарил его огромными кусками дома на сковородке.