Игорь Шестков - Собрание рассказов в двух томах. Том 1. Мосгаз

Профессор Зубов слышал сплетни о Ляминой, ходившие по институту, но пытался убедить себя в том, что все это обычные институтские враки. Папа Зубов достиг уже того возраста, когда правда о жизни, о людях и о себе уже не влечет и не пугает, а только раздражает. Постаревший профессор не заблуждался и не обманывал себя, он хорошо знал цену собственному сыну, по-своему понимал и Лямину и хотел только одного — чтобы его оставили в покое. Ну и еще, чтобы свинина хорошо зажарилась.

Мать Зубова плакала, поглядывала на невесту критически и восклицала — Мариночка! Мариночка! Она мечтала найти для сына застенчивую девушку-аспирантку, девственницу из ученой фамилии, но смирилась с неизбежным и пыталась разглядеть в Ляминой что-нибудь хорошее. Не может же моему сыну понравиться последняя дрянь, спрашивала неглупая мадам Зубова сама себя. И с ужасом отвечала — да, увы, может.

Двоюродные сестры Зубова невзлюбили Лямину сразу и навсегда. Они сразу распознали в ней существо, далеко их превосходящее по хитрости и способности к мимикрии.

Свадебный вечер прошел без особых происшествий. Гости дружно жевали жареную свинину. Пили холодную водку. Закусывали роскошным салатом из помидоров и огурцов. К чаю подали пироги с медом и орехами.

Невеста благоразумно молчала. А подвыпивший жених вступил в спор с гостившим в это время у Зубовых геологом Тихоновым, только что вернувшимся из Афганистана. Когда отзвучали дежурные тосты, Тихонов заговорил о наболевшем.

Осторожный Зубов-отец попытался остановить гостя. Не вышло. Не выдержал, ушел от греха в кухню, сварил себе кофе и начал пить, посасывая по детской привычке маленький кусочек колотого сахара. А в это время в столовой за праздничным столом не на шутку разгорелись страсти.

Тихонов сорвал в споре голос и хрипел.

— Понимаешь, я сам видел, сам. Я тюрьму эту проектировать помогал, шурфы бурил даже. Прямо на базе. В восьмидесятом. Сотни камер. Все под землей. И во всех — люди! Понимаешь, люди! В кровище, в блевотине! Руки всем за спиной связали проволокой. На глаза повязки надели. Камеры закрыли и двери забетонировали. А в вентиляционные отверстия гранаты побросали. Человек восемьсот там осталось. Только в одной северной тюрьме! Как представлю, плохо становится. А вдруг они до сих пор не умерли там, копошатся, воду ищут, помощь ждут?

— А командующие знают?

— Они приказ и отдали — всех там заморить.

— А тебе наших бойцов не жалко? Им там головы отрезают, кастрируют, вспарывают им животы…

— Это чужая земля, мы туда сами поперли с танками и артиллерией!

— По твоему — наше руководство что, ослы и убийцы?

— Да, Сереженька, не хочу тебе праздник омрачать, но наша партия и правительство — ослы и убийцы! Понимаешь, надо что-то делать! Мы же не фашисты!

— Так ты же тоже в партии, Гена, и я…

В комнату вошел Зубов-старший и попытался погасить костер.

— Ладно, Гена, завтра подумаем, что делать. Сам понимаешь, нам не вся информация доступна. Там, наверху, больше нашего понимают. Горько, горько все это… Надо подсластить! Горько! Горько!

Зубов и Маринка встали и поцеловались. Маринка так театрально изображала страсть, что всем стало неловко.

Гена уронил голову на руки. Мадам Зубова гладила его по голове и приговаривала: Ничего, ничего, Генаша, ты об этом обо всем не думай. Будешь много думать — в тюрьму попадешь!

Тихонов поднял голову и просипел: Вот! Вы единственная правду сказали. Будешь думать — в тюрьму. Кляп в рот, повязку на глаза. Будешь болтать — донесут, посадят, попробуешь что-нибудь сделать — убьют без суда. Ты зачем, Серега, сюда вернулся? Пулю в затылок захотел?!

— А ты зачем в Афганистан поехал, если ты войну несправедливой считаешь? За… Длинным рублем покатил? Шурфы бурил, думаешь мы не знаем… Нефть искал и золото. Чтобы качать и продавать Западу за валюту. А афганцам шиш. И не нашел ни черта. За это тебя оттуда и выперли. Ты и тюрьму сам построил. Чего теперь рыдать? Сами строят тюрьмы, а потом партия и правительство виноваты. Все время кто-то другой виноват. Ты еще скажи, моя вина… Ты еще поучи. Ты укусить хочешь. Потому что ты барсук. Жили под лавочкой бар-су-ки!!!

Пьяный Зубов был мало похож на Зубова трезвого. Зная это, он не пил — боялся самого себя. Опасался того, что его собственное «я», освобожденное от страха, присоединится к чудовищам вокруг пьедестала. Боялся раздвоения личности.

После свадьбы молодые уехали отдыхать в Друскеники.

Купались там в прохладных озерах, гуляли по лесу. Пили невкусную минеральную воду. Каждый вечер ходили в кафе, ели литовские сосиски. Через три недели вернулись в Петяринск.

И тут Зубов нарвался на первую неприятность. Оказалось, все время, что они были в Литве, в маринкиной квартире жил Винтергартен. Спал на новой софе, купленной родителями Зубова. Пил зубовский кофе. На недоуменные вопросы мужа Маринка ответила почти дерзко, хотя и логично.

— Ну что же поделать, где-то ему надо жить! У него семейная драма, жена грозит самоубийством… А моя квартира стояла пустая. Потерпи, он через неделю уедет. Он даже не друг, так, знакомый, но он все-таки человек, а не собака, на улицу не выгонишь. Я надеюсь, ты не ревнуешь? Это было бы ужасно, я из-за этого уже два раза разводилась!

Тут Лямина немного прилгнула для красоты, первый раз она развелась из-за того, что изменила мужу сразу после свадьбы, но еще до первой брачной ночи, второй муж застукал ее голой в постели с собственным отцом. И терпел это целый год. Но потом не выдержал, устроил дикую сцену в библиотеке и сошел с ума. Знал об этом весь Петяринск. Только Зубов ничего не знал…

— Мариночка, но у нас только одна комната…

— Он будет спать на кухне, на надувном матрасе.

В первый же вечер с Винтергартеном Зубов затосковал.

Винтергартен рассказывал литературные анекдоты, декламировал садистские частушки. Дедушка в поле нашел ананас. Не догадался, что это фугас…

Лямина застенчиво хихикала. Говорила: Как это все забавно!

С Зубовым Винтергартен был корректен, к сближению не стремился, в друзья не набивался. С Маринкой не уединялся, не шептался, не подмигивал. С самого начала объявил, что сожалеет, все понимает и через неделю исчезнет. В десятом часу ушел на кухню, лег на свой матрас с книгой.

Зубов страдал.

Мечтал о чашечке кофе в одиночестве на кухне.

Когда все спят. Спит Урал. Тихо дышит раскинувшаяся прямо за порогом их дома великанша Сибирь. А он тихонько пьет кофе и наслаждается доступной только ему вечной жизнью…

В полусне он видел, как его жена встала и на цыпочках пошла в кухню. Все существо Зубова пыталось проснуться, встать, посмотреть, что они делают там, на надувном матрасе, но как назло, сон охватил его со всех сторон как ураганный ветер и погнал по странным полутемным медовым дорогам к высокой стеклянной горе. Вознес Зубова на гору и бросил вниз. И упал он в пропасть и потерял себя в ее темной сырой глубине. Когда Зубов проснулся, в квартире никого не было — Винтергартен убежал рассказывать студентам о построении эпюр крутящих моментов, а Маринка поехала к себе в библиотеку.