Таисия Пьянкова - Я – дочь врага народа

Машка никогда не пила. Потому следует его примеру: закидывает голову… Но захлёбывается, верещит, кашляет… Пупков рвётся в спасатели. Тем временем Лиза выплескивает хмель.

Наконец Машка затихает. Но тот глоток, что она успела пропустить, оповещает сидящих тоненьким голосом, что:

Районный жулик, опершись локтем о плечо Пупкова, умело подхватывает:

Но на «благодати» он обрывает песню и задаёт совсем пьяный вопрос:

– А вы, девки, знаете, сколько у меня денег?!

– Ну и сколько? – спрашивает Лиза.

– А всех проституток могу купить!

У Машки возобновляется кашель, сквозь который она пищит:

– Вы чего себе…

– Позволяет, позволяет, – как бы успокаивает её Лиза и желает узнать у «любителя проституток». – Сколько дашь?

Машка смотрит на подругу со страхом. Но тут улавливает хитрость в её мимолётном взгляде, которая указывает ей на арбуз.

Тем временем Пупков пытается успокоить «купца». Но тот стоит на своём:

– Могу!

Тут Машка вскакивает, гребёт охапкой арбуз. Лиза подхватывает сосиски…

Хохоча, они скоро исчезают в брезентовой палатке…

Ребята, уплетая арбуз, судят о том, что пьяный Пупков дурак дураком. На всякий случай место Лизы хорошо бы занять Валерке Петрову. Он изо всех самый здоровый!

И ребята не ошибаются.

Ждать приходится недолго.

Пупков не подваливает к жертве, как ожидалось, из-под края брезентового полотнища, а, нажравшись до животной течки, ломится прямо по ногам улёгшихся на ночь ребят. Но в палатке полная тишина!

Наконец заветный угол им достигнут! Слышны возня, бормотанье, чмоканье… И вдруг! Громовые маты!

От раскатов хохота пузырится палатка! Её край срывается Валеркою с копылов и тяжёлой ладонью брезента хлещет по заднице выброшенного под звёзды колхозного Казанову.

Валерка, между взрывами гогота, сообщает:

– Пока он меня целовал… да титьки искал… я отбивался… А когда… туда полез – милости прошу!..

С каждым его словом палатка вновь и вновь надрывается смехом…

Лизу эта память веселит каждый раз. И теперь, сидя в электричке, она улыбается ей. А молодому полковнику, едущему двумя купе впереди, должно быть, кажется, что девичья улыбка принадлежит ему.

Где-то на втором плане сознания Лиза наконец различает полковника. Она встряхивает головой – чтобы тот проявился отчётливей в её внимании.

Но убогость её наряда тут же подсказывает ей, что интерес полковничий вроде как брезглив. Она пересаживается к нему затылком. Но при выходе из вагона полковник, уже стоя на платформе, подаёт ей руку. Лиза, дурёха, наконец соображает, что этот жест принадлежит ей! Она теряется…

Две крашеные куклы, проходя мимо, оглядываются. Решают, что такая обдергайка дочерью полковнику приходиться никак не может, слышно, хихикают.

Это возвращает Лизу в себя. Ею понимается, что полковнику захотелось позабавиться…

«Хорошо! – соглашается она в себе. – Давай поиграем».

Тут же назначено свидание и время оговорено…

Лиза обычно выходит из проходной завода в семнадцать двадцать. Но в этот день – если не дождётся, то и хрен с ним!

Но в восемнадцать часов она всё-таки видит на дороге чёрный ЗИМ с полковником внутри. При всех регалиях!

«Прекрасно глядится, паразит!» – думает Лиза, в мозгах которой хихикает чья-то судная строфа:

И впрямь: для чего такой парад? А для того: пришёл, увидел… ну и всё прочее!

Так думает «потенциальная жертва», пока направляется утонуть в ослепительных лучах зыбкого обаяния.

И вот перед нею ловушкой – настежь распахнутая дверца!

В сосновый бор дорога ведёт машину явно не впервой – уж больно скоро находится место посадки…

ЗИМ с ходу разворачивается – к дороге носом…

Мигом разверзаются закрома багажника…

А чего резину тянуть?!

Полковника нетрудно понять: некогда ему упражняться с этой самой «резиной»: понтонный мост через Обь на ночь разводится. А с утра, на той стороне города – служба Советской Родине!

Полковник потому и шустрит. На коврике всё есть, даже больше, чем недавно у колхозного председателя… И арбуз тут! Сказка!

Ну, Лизавета! Выходи из машины – любовь зовёт!

Полковник – и так и сяк… И с правого борта шуршит лампасами, и с левого сверкает регалиями! Нет доверия к отличиям, хоть ты лопни!

Какого хрена тогда соглашалась ехать?! – написано на его служивой физиономии…

Лиза-то знает – какого хрена… Всё рассчитала: и путь с той стороны города, и долгое ожидание у проходной, и неближняя дорога в бор… И то, что естественная нужда званиям не подчиняется…

И повела эта нужда полковника за сосны.

А сосны не столь часты, чтобы устроиться поблизости…

И даже не пало в служивую башку полковника, что машина брошена нараспашку. Что ключ зажигания в гнезде!

Заставляет его глянуть из-за сосны шум мотора…

Твою мать! ЗИМ угоняют! С девкою…

Откуда ему знать, что «девка» научена водить машину. Не так чтобы хорошо, но в догонялки поиграть можно…

Пытаясь на бегу застегнуть брюки, он сверкает среди зелени красными лампасами; и отстать нельзя, и догнать неможно… Орёт – стой, стрелять буду! – хотя руки его никак не могут справиться с штанами…

Так Лиза дотягивает машину до шоссе. Дальше – боится движения. Она бросает ЗИМ, выскакивает на дорогу, голосует…

Задерживается первая же легковушка.

Устроившись на заднем сиденье, Лиза желает сказать водителю «спасибо», да вдруг узнаёт Михаила. Тот, улыбаясь, спрашивает:

– Что? Опять побег? Ну, рецидивистка!

Лиза смеётся и ругает себя:

– Вот дура! Арбуз забыла…

Михаил ведёт машину, а улыбка у него такая хорошая! У кого попало таких не бывает…

– Я всю ночь тогда тебя проискал, – признаётся он.

– Я бы всё равно не вернулась… – отвечает Лиза.

– Это понятно… – отзывается Михаил так бесхитростно, что Лизавете становится не по себе: всего в двух словах звучит для неё такое равнодушие, что она не знает, как ответить? Потому спрашивает тупо:

– А чё тогда искал?

– А то, что ты редкая дурёха.

Лиза не обижается:

– Я это и без тебя знаю…

На что Михаил восклицает:

– Бог мой! Откуда ты?! Из какого сундука вывалилась?

– А чё, нафталином воняю?

Смех принуждает Михаила свернуть на обочину.

Он хохочет настолько заразительно, что Лиза не выдерживает и тоже принимается хохотать.

Веселье, возможно, не было бы таким долгим, когда мимо не проплыл бы ЗИМ!