Таисия Пьянкова - Я – дочь врага народа

Дверные створки поскрипывают. За порогом шепотки:

– Во! Даёт Быстричиха!

– Теперь её… вообще – пальцем не тронь…

Но песня не заботится о защите исполнительницы, она повествует о том, что думал Наполеон Бонапарт 135 лет назад. А он думал:

Гармонь ещё звучит, а Лиза уже пугается – стих-то свой недоучила!

– Куда ты? – шумит ей вослед гармонист. – Вернись! Ты же – талант!

Но «талант» уже в коридоре. «Талант» шепчет своё:

Тогда гармонист куда-то исчез. Говорили – запил. Концерт не состоялся. Но Лиза о нём не печалилась. А теперь она зачем-то вспоминает, что может петь. Душа рвётся овладеть непонятной силою… Она не осознаёт того, что поэту необходим слушатель. Она хочет знать, услышат ли её голос люди?

Губошлёп частенько организует ребятам выступления, но Лизу не приглашает.

– Развела, поньмаешь, лирику, – говорит он. – Не хочешь писать по-человечески, как хочешь…

– По-человечески – это по-вашему? – вроде как наивничает Лиза.

Губошлёп понимает её умышление, но отозваться надо: всё-таки – наставник! Потому отзывается:

– По-рабочему! А это значит – по-советски!

– Это вы по-советски хотели техничку из меня сделать?

Разговор идёт при всём объединении. Губошлёп теряется до кашля. И уже сорванным голосом оповещает:

– Ладно, ребята… Что-то я занемог. Ступайте домой. До пятницы…

Лиза домой не торопится. Она, одинокая, бредёт парком, подшвыривая ногами оборванную сентябрём листву. Думает: стоит ли быть задиристой? В то же время образует рифмы. Она словно разом движется по земле и витает в потоках неведомой силы, где улавливает слова, посылаемые наитием. А строки стремятся к Михаилу, потому сомневаются и лукавят:

Издалека Лиза видит у своего подъезда человека.

«Опять ждёт! – надеется она и противоречит себе. – Думает, что я цену себе набиваю».

Она придерживается за клёном – ждёт: уйдёт ли…

А новые строки, словно зимой голодные воробьи, спешат слететься на её мозги, как на жменьку брошенных семечек:

Словно стреляет она в Михаила стихами и уже не прячется, а идёт в наступление – прогнать!

Но! Перед нею Губошлёп!

– Ты чего тут забыл? – хамит Лиза.

– Поньмаешь, – произносит тот ненавистное для неё слово. – Ты это… Не ершись… Совсем-то уж… Ну, свалял я дурака… Прости… Не век же помнить?.. Скажи вот лучше: когда у тебя отпуск?

– В декабре! – настораживается Лиза.

– Ты бы не хотела поехать в дом отдыха? Бесплатно.

– С тобой, что ли?

– Хочешь – одна, хочешь – со мной…

Лиза хлещет себя ладонями по бёдрам и восклицает:

– О Господи!

И матерится – по-детдомовски.

– Ну, всё! – вдруг успокаивается она и обещает: – Будешь ты меня помнить!..

Да! Упомянутый концерт!

В заводском клубе, перед праздником Октября, он всё-таки состоялся.

Лиза не учла того, что ей необходимы совсем другие слушатели.

За кулисами, в гримёрной, под сопровождение умелого баяниста, она прекрасно исполняет романс «В запылённой пачке старых писем…».

А со сцены?

Со сцены она видит, как зал потешается над её исполнением.

Ею особо выделяется среди публики Губошлёп с кривою усмешкою и Сашка из заводского отдела комплектации, который от хохота задирает колени…

Но Лиза не кидается за кулисы. Лиза спокойно допевает романс.

Всеми на заводе смакуется её позор. А ей плевать… Она далека от суеты; она – в своём мире – одна там, где никакая суета её не касается!

У неё – cвой Бог! Свои понятия о человеческой сущности. И всё-таки…

По дороге домой её преследует кривая улыбка Губошлёпа.

И зима проходит, и весна…

Лето!

Михаил больше не появляется.

Узнать бы! Но с красавицей Зоей, после ночного побега Лизы, отношений – никаких!

Как-то встречается Николай. Улыбается.

Лиза кивает:

– Здравствуй! Как дела?

– Живём, слава богу! – отвечает.

– А Миша как?

Молчание. Потом вопрос:

– Ты разве не знаешь?

– А что я должна знать?

– Так он же утонул!

– Как! Утонул?

– На рыбалку поехал на мотоцикле. С откоса хотел к берегу подрулить – тормоза отказали. А там – обрыв! Успел бы вынырнуть, да ногу мотоциклом придавило. И всё!

И всё! Пустота!

Но этой пустотой грудь заложило – не продохнуть. Странно! Пустота! А не продохнуть…

Настолько всё странно, что можно одной сходить на танцы…

Молодость, она, конечно, берёт, но не всегда своё…

Теперь Лизе всё равно: кто там, за танцевальной площадкою, валтузится из-за неё. Она танцует с красавцем писаным – Гошей Защёкиным.

Гоша дурак, каких свет не видывал. Ноги у него, правда, умные. Отлично двигаются. Если смотреть со стороны: то вместе Гоша с Лизою – пара хоть куда!

А у стеночки у решётчатой стоит Володя Войцеховский! Бледненький стоит, удивлённый! Смотрит во все глаза, но Лизе его нисколько не жалко… Он явно пытается убедить себя, что видит ту самую – рэушную Петрушку.

Гоша старательно кружит Лизу, уводит на другую сторону площадки. Когда же вытанцовывает обратно – Володи нет! Тоже, видимо, канул… в воду времени…

А в сердце Лизы – ледяной период: и танцевать может с кем угодно, и, опять же, одна пойти на пляж. Она – женщина! Она даже заледенелой душой понимает, что не следует таить роскошь своей красоты от созерцателей… Теперь она просто – картинка.

Один из созерцателей тут же отмечает её появление у реки:

– О! – громко восклицает он. – Русская Софи Лорен!

Пока Лиза купается, на расстеленном ею по песку банном полотенце устраивается ухажёрик с бледненькой бородёнкой – дохленький, как Войцех.

При хозяйкином приближении он любезно отодвигается на край постилки и услужливо пытается шутить: