Таисия Пьянкова - Я – дочь врага народа

– Садитесь, пожалуйста… на моё место.

Жалко его – не знает Лизы.

Она с такою силой выдёргивает из-под «любезника» полотенце, что он валится головою на грудь дремлющего рядом атланта-блондина.

Тот машинально отпихивается, сморит на вскочившего неудачника и делает вывод:

– О! Кастрат сушёный!

И приказывает:

– А ну, отвали от неё, солитёр вяленый, а то…

Лизе не удаётся дослушать до конца красноречивую посулу атлета. Слышится крик:

– Человек тонет!

Красавец-блондин срывается с места и одним махом оказывается на плаву…

Лиза видит, как долго ныряет он, чтобы рядом с его светлой головою появилась над водой ещё и чернокудрая.

Двое парней помогают блондину вытащить тело на берег. Голова несчастного запрокинута – лица не видно.

Но ведь это же!..

Лиза рвётся к утопшему, кричит:

– Ми-ша!

Понимает: ошиблась; бежит прочь – от страшного места…

Красавец-блондин догоняет её. Шагает рядом. Несёт ею забытые вещи. Спрашивает:

– Утонул?

Лиза кивает.

И этот – тоже блондин, тоже Владимир. Но в нынешнем в одном – двое таких, как Войцеховский…

– Я – солист военного ансам-м-м-бля! – с печальным юмором представляется он и добавляет: – Ещё немного боксёр…

Лиза не любит хвастливых, но сейчас ей не до сторонних эмоций…

И чёрт этих женщин поймёт: всего лишь месяца хватает ей – очухаться от пляжного видения. И вот уже своим признанием о насилии детдомовского воспитателя Цывика она унижается перед атлетом, надеясь на понимание. Мало того: успевает кинуться на его певческо-боксёрскую грудь!

А никуда, видно, не денешься: телу – двадцать шесть лет! Оно требует своего! К тому же Лиза умудрилась убедить себя, что она, после Цывика, не имеет права на достойную любовь. Хотя женское чутьё подсказывает ей, что в теле атлета затаился бахвал, а может, и того хуже! Надёжный мужчина после такого её признания не стал бы настаивать на скорой близости. А из-под этого Лиза не сумела увернуться.

Но беда оказалась не в принуждении; Лиза с ужасом осознаёт: она только что по-настоящему утратила девственность!

Отвращение к Владимиру накатывает на неё лавиной – душит, давит, морозит…

– Чего заледенела-то, как сосулька? – удивляется он. – Чего испугалась? Не бойся! Поженимся… Лучше иди помойся. А то заляпаешь тут… кровью.

Даже в ванной комнате Лизе не плачется – не даёт брезгливость к самой себе…

– Ну чего ты… долго так? – слышен ночной шёпот за дверью ванной комнаты!

Лиза ответить не в состоянии; Владимир не настаивает.

Когда она высвобождается из добровольного заточения, он уже спит!

Утром Лиза молчком уходит на работу.

Вечером он – добрый, ласковый! Оказывается, она для него – звёздочка ясная! Оказывается – он всё понимает, всё прощает…

Ну, спасибочки! Да вот только виноватой Лиза себя не чувствует…

Пригожие женщины часто ошибаются, полагая, что и на самом деле мир спасёт красота! Враньё, бабы! Это мнение лишь одного, хотя и умного, человека! А Господом Богом сказано, что мир спасёт любовь!

Надобно, бабы, слушаться Бога!

После нищенской свадьбы, на тринадцатый день (потому и запомнилось), Лиза является с работы домой, где видит стол в объедках, кровать с пьяным атлетом, пару занюханных мужиков на полу и перекинутую поперёк их полуголую, храпящую девицу…

Лиза – детдомовщина, привыкшая защищать своё маленькое пространство!

Первое, о чём спрашивает она у разбуженного ею теперь вроде как собственного блондина: что всё это значит?!

Он не увиливает. Через пьяную губу отвечает внятно:

– Выгнали меня!

– Откуда?

– Откуда ещё-то меня могут выгнать? Из ансам-бля…

Вот тебе и… бля!

– Твою мать! – только и успевает выразить свою ошарашенность Лиза, как тут же, от налетевшего на неё кулака, оказывается на полу. Подняться не успевает – от швырка скользит к двери… Хорошо, что та отворяется вовнутрь…

Мужики подхватываются и, пока Лизу мужнина сила тянет обратно, исчезают. Следом за ними полая дверь с визгом выпускает девицу.

А у Лизы – продолжаются скольжения…

Ударов она не чует. Зато видит белые глаза атлета; зрачки разлетелись на стороны.

«Садист!» – понимает Лиза.

На пороге появляется коммунальный дед Роман. Он говорит:

– Пошёл звонить в милицию…

И хлопает выходной дверью.

Садист махом падает перед Лизой на колени…

В голубых его глазах слёзы. Слова тенором выползают из его гортани и прилипают к душе Лизы тягучим:

– Прости, любимая! Не знаю, что со мной. Выгнали… Я ж ничего больше делать не умею… Пропаду я без тебя…

Ну и так далее – минут пять-шесть…

Его опытный глаз улавливает в лице Лизы сострадание. Он вскакивает, подхватывает её на руки, и опять… не успевает Лиза вывернуться…

«Наловчился… – думает она. – Да какой он, к чёрту, садист… Пакостник…»

А Владимир уже стоит у окна и напевает прекрасным голосом:

Лиза в тот вечер остаётся довольная тем, что дед Роман милицию погодил вызывать…

– Сама разберись… – почти приказал он ей тем же вечером на общей кухне.

Месяца три Владимир ищет работу. Специального образования нет. Грузчик, дворник, чистильщик вагонов, стропальщик – не царское дело! Водитель! Кто-то, когда-то, где-то немного учил его вождению. Но надо иметь права. А курсы платные…

Днями у Лизы работа: пешком до завода, туда-сюда – километра по четыре. Ночами – швейная машинка. Слава богу – руки у Лизы на месте. Никто не учил, но умеют многое. И так изо дня в день: смену отстаивай, ночами шей, мужа ублажай, курсы его оплачивай… Ни сна ни продыху… У Владимира – занятия три раза в неделю. Остальное время – заработок по случаю, который надо искать…

Но её натура не принимает отрешённости. Поэзия диктует ей и диктует:

В народе имеется примета: кто ест хорошо, тот и работает неплохо. С Владимиром иначе: ест – хорошо… Пением в ансамбле он зарабатывал себе на прожорство, но теперь – женины каша да макароны его не устраивают…

Сердобольный коммунальный дед Роман всё понимает – потому вздыхает, глядя на Лизу, которой стыдно признаться, что вляпалась она по самую макушку…