Ина Тундра - Все проще, чем кажется

— Мартин!

— Дорогая, я тебя очень люблю, но вот честно, ничем не могу помочь, ну прости, я тебе серьезно говорю, спроси сама, это абсолютно нереально!!!

— Ну, Мартьяна!

— Нет.

— Бля!

Тундра стремительно развернулась, и я едва успел сделать незаинтересованный вид, как она почти влетела в офис, резко остановилась прямо передо мной и, пытливо глядя мне прямо в глаза, быстро спросила:

— Ричи, привет, как дела?

— Эээ… нормально, а ты как?

— Короче, я накосячила. Я отдала вам в печать меню, но забыла поменять там цены на ряд напитков. Я знаю, что это нереально, но мне его нужно срочно перепечатать чтобы Дубровский не заметил. Я сделаю тебе минет большого пальца правой ноги, если оно будет у меня завтра. Причем с утра. Сможешь помочь?

— Ээээ…

Я потерял дар речи. Ина стояла прямо передо мной, продолжая настойчиво и выжидающе смотреть мне в глаза. Она заметно нервничала. Ее выдавали только глаза, а точнее, еле заметные озорные огоньки в глубине глаз — она знала. Она знала ответ с той самой секунды, как произнесла загадочную и магическую фразу про минет большого пальца правой ноги, поставившую меня в тупик. Она знала, что я соглашусь. У меня не было выбора — и я согласился.

— Завтра с утра? Да вообще без проблем, конечно! Ерунда какая, меню перепечатать, — я говорил, но в голове звучало совсем другое: «Дурак, что ты делаешь, ты же не сможешь, это же пиздец, к завтрашнему утру — нереально абсолютно — уже семь вечера!!!», — но я продолжал уверенно улыбаться и обещал, что максимум в два часа дня мы ей привезем новое меню.

Мартин почти беззвучно постанывал где-то за моей спиной.

Ина посмотрела на меня внимательно, немного сощурив глаза:

— Хорошо. Я верю в тебя. Спасибо большое!

Радостно улыбнувшись, неожиданно чмокнула меня в щеку и тут же убежала прочь из офиса.

— Рииичиииии…! — прошипел Мартин.

— Ну, придется как-нибудь успеть, — обреченно сказал я, глядя ей вслед.

Я привез ей новое меню в шесть вечера. Чего мне это стоило — отдельная история. Мы сидели за столиком в випе, о чем-то мило болтали, она уже собралась опять убегать по своим делам, когда я все-таки решился спросить:

— Может, дашь мне свой телефон?

Ее ответ в очередной раз поставил меня в тупик. И опять этот пытливый взгляд и озорные искры!

— Зачем?

Я не нашелся, что ответить, судорожно перебирая в голове все варианты, от остроумных до честных. Зачем мне может понадобиться ее телефон?

— Ну так, на свидание пригласить.

— Ты можешь и так пригласить, прямо сейчас, у меня настроение хорошее. Вдруг я соглашусь? Телефон для этого не нужен, — она улыбалась.

— Приглашаю, давай в воскресение поужинаем вместе.

— В воскресение не могу. Я спать буду после субботы, я с работы в восемь утра ухожу, не раньше. Восьмое марта устроит?

Вот сука.

— Это ж через три недели!

— Ладно, давай во вторник. Часов в восемь вечера. В «Москва-Берлин». Я столик закажу. Спасибо тебе за меню, я побежала, а то меня прибьют, все, пока!

И ускакала, даже не поинтересовавшись, могу я во вторник, не могу, не оставив ни телефона, ни даже заверений, что она об этой, мимоходом назначенной, встрече не забудет. Конченная сука.

Вот так я и влюбился.

Спасибо тебе, Ричи.

Она говорила, что у нее есть какой-то параллельный роман с кем-то, но продолжала со мной встречаться в кафе и ресторанах, мы ходили в кино, и я часто забирал ее с работы, чтобы довезти до дома. Дальше свиданий в общественных местах дело не заходило, но мне нравилось ее видеть и разговаривать с ней. Она была очень интересной, очень открытой и закрытой одновременно, напоминая мне ежика, который, подняв все иголки, мечтает, чтобы его погладили по брюшку. С ней было нескучно, она весело шутила, иронизировала сама над собой и довольно метко прохаживалась по мне и окружающим, каждый раз настолько искренне смеясь, что на нее невозможно было обижаться.

Глядя на Ину, я не мог поверить в те истории, которые она рассказывала о себе, но зато понял, почему Мартин так отнекивался что-либо мне говорить об этой уникальной девушке. Она действительно была уникальной. Бывшая наркоманка, чуть не умерла, но как-то смогла выбраться. Ей был 21 год, когда слезла, — торчала до этого, как говорила, где-то лет восемь на всем подряд, пять последних — на героине. Переламывалась насухую полгода. Смеялась, рассказывая, как не знала, что потом делать, — без образования, из школы выперли за наркотики, без денег.

Весело рассказывая о страшных вещах, которые ей довелось пережить, она как будто говорила о другом человеке, я не мог поверить, что речь идет о ней самой. Но что-то в этих рассказах, может, легкая тень, пробегающая по лицу, может, какая-то глубоко запрятанная боль в глазах, а может, именно та самая не выдуманная легкость и искренность, с которой все это говорилось, убеждали меня, что это действительно правда. Мне оставалось только восхищаться ее стойкостью и мужеством, с которыми эта маленькая девочка, так любящая заплетать себе косички, и очень старающаяся казаться взрослой и бесшабашной, справлялась с жизнью и ее трудностями.

Я восхищался, очаровывался ее смехом и улыбками, переживал за нее, слегка злился на ее непостоянство, легкость и не привязанность ко мне, злился сам на себя за то, что ее фразочки и шутки ставили меня в тупик, и за то, что никак не могу найти способ сдвинуть наши дружеско-романтично-конфетно-цветочные отношения в другую плоскость. И влюблялся еще больше.

Она не давала мне шансов начать играть по моим правилам.

— Привет, как ты, занят?

— Привет. Да, что-то совсем в запаре, — я напрягся немного из-за ее звонка, так как буквально пару минут назад получил крайне неприятную новость из типографии — те пригласительные, которые я должен был привезти ей в клуб через пару часов, не только еще не напечатаны, но и неизвестно, когда будут, сломался пленковыводящий станок, и я как раз обдумывал, как бы выйти из этой щекотливой ситуации.

— Я устала очень. Хотела домой поехать, меня Дубровский отпустил. Подумала, что, наверное, все-таки хочу тебя увидеть, а не домой. Встретимся?

— Я в разъездах, работы много очень, даже не уверен, что смогу полчаса выделить, в кафе посидеть, мне, правда, очень жаль.

— Понятно. Жалко. Грустно мне просто что-то. И сил нет. Может, я просто трупиком у тебя в машине поваляюсь, пока ты будешь по своим делам ездить? Я тебе не буду мешать, просто молча поваляюсь на переднем сидении. Не хочу одна оставаться.

Черт. Черт, черт, черт. Ну как ей откажешь!

— Ладно. Заеду за тобой через полчаса.

— Спасибо тебе, Ричи.

Мне показалось, или в ее голосе просквозила улыбка?

Она спала, свернувшись калачиком, в страшно неудобном, на мой взгляд, положении, ее коленки слегка мешали переключать скорость, и на каждом светофоре я маялся от желания ее разбудить и от боязни ее потревожить. Доехав до типографии, я узнал, что пленки вывели, но ее злосчастные пригласительные будут напечатаны, может, часа через два, а может, часам к семи утра, и их нужно будет срочно везти на вырубку. Я курил, стоя у машины, и раздумывал, как бы поаккуратней ей это сообщить и стоит ли говорить вообще, когда услышал слегка сонный, но вполне ехидный голос с переднего сиденья: