Эми Тан - Долина забвения

@@

Мы с Флорой каждый день совершали ранние утренние прогулки и наблюдали, как повседневная жизнь вытекает из дверных проемов и стремится к широким бульварам и узким улочкам. Она хотела понять, как я жила в Шанхае и какие впечатления получил ее отец. Что значит быть китайцем? Как живут здесь иностранцы? Чья мораль более сурова? Кем бы я стала, если бы моя мать не оставила меня?

Я сама очень часто задавала себе этот вопрос. Кем бы я стала? Если бы я жила в Сан-Франциско, стала бы я другим человеком? Думала бы я по-другому? Была бы я счастливее?

— Я хотела бы жить в другом месте, — сказала я Флоре. — Но не хотела бы становиться кем-то другим. Я хочу быть тем человеком, которым я всегда была и кем продолжаю быть.

Мы отправились в дом на улице Бурлящего Источника, где мы жили вместе с Эдвардом. Сейчас в доме располагалась школа для детей иностранцев.

— Иностранцев, — повторила Флора. — Я здесь иностранец.

Дерево все еще росло во дворе дома. Мы стояли в его тени, как

в тот день, когда Флору отняли у меня. Каменная скамья оставалась на месте, и на ней была прикреплена табличка с именем Эдварда. Под скамьей росли фиалки. Мы с матерью поместили табличку на скамью три недели назад и снова посадили цветы. Мать пожертвовала школе щедрую сумму и заплатила садовнику, чтобы он ухаживал за цветами.

— Он правда здесь похоронен? — спросила Флора.

Я кивнула и вспомнила, как падали комья земли на шкаф, из которого сделали гроб для Эдварда. Во мне вновь проснулись горестные чувства: Эдвард, как ты мог меня оставить?!

Флора провела пальцами по фиалкам и закрыла глаза.

— Я хочу почувствовать, как он держит меня на руках.

Я представила, как Эдвард качает малышку Флору, как он зачарованно смотрит на нее, успокаивает, говорит ей, что она чистая и нетронутая.

Флора и моя мать гостили у нас месяц. За несколько дней до их отъезда я снова ощутила, что ее отрывают от меня.

— Ты должна навестить нас в Сан-Франциско, — сказала мать. — У тебя есть свидетельство о рождении на фамилию Даннер, в котором говорится, что ты американская гражданка. Я могу помочь тебе раздобыть его. Хотя, возможно, ты не доверишь мне еще одну попытку.

— Но мы не сможем сделать визу для Верного. Тысячи жителей Китая хотят уехать, и консульство знает, что они не вернутся. Я не могу оставить Верного одного, — сказала я. — Он не сможет позаботиться о себе.

Я не сказала им, что Верный уже заставил меня пообещать ему, что я не уеду без него. Он боялся, что меня будет тянуть в Америку — ведь теперь я обрела там и мать, и дочь. Он сказал, что когда люди уезжают в Америку, они очень долго не возвращаются.

— После войны мы приедем к вам вместе с Верным, — сказала я матери. — Или ты вернешься и возьмешь с собой Флору. Мы можем подняться на ту же гору, куда мы ходили с Эдвардом, или поехать в Гонконг и Кантон, где я никогда не была. Мы можем побывать там вместе.

Мать сочувственно посмотрела на меня. Она знала, что я хочу снова увидеться с Флорой.

— Посмотрим, что я смогу сделать, — она сжала мне руку.

Через три дня Верный, Волшебная Горлянка и я стояли на причале с Флорой и матерью. Сколько времени пройдет до того момента, как мы снова встретимся? Как долго продлится война? Какие еще катастрофы могут произойти в будущем, и когда я опять смогу их увидеть? Что, если я не увижу Флору еще десять или пятнадцать лет? Что, если мать умрет и не напишет мне очередное письмо? Они снова покидали меня. Слишком быстро пробежало время!

Волшебная Горлянка сунула Флоре в руки большой пакет с засахаренными орехами. Она готовила их последние два дня.

— Твоя дочь выглядит в точности как ты в этом возрасте, — сказала Волшебная Горлянка. Она говорила это почти каждый день со времени приезда Флоры. — Я часто задаюсь вопросом, что бы произошло, если бы кто-нибудь спас тебя и ты уехала бы к матери. Я бы тогда осталась одна. Конечно, я бы хотела, чтобы тебя спасли, но тогда…

Она прижала ко рту кулак, чтобы не расплакаться.

— Я смотрю, как она уезжает, и мне кажется, что это уезжаешь ты.

Флора обняла ее и на китайском поблагодарила за ее заботу в те годы, когда она была маленькой.

— У нее доброе сердце, — сказал мне Верный по-китайски. — Оно досталось ей от тебя. Трех с половиной лет хватило, чтобы ей это передать. Она дочь, которая могла бы родиться у нас. Я буду скучать по своей дочери.

Он заставил Флору пообещать, что как только она прибудет в Сан-Франциско, сразу отправит нам телеграмму, чтобы мы знали, что она в безопасности.

А потом настала пора прощаться. Флора подошла ко мне и произнесла странно натянутым голосом:

— Я знаю, что мы скоро встретимся. И мы будем часто писать друг другу.

Я подумала, что она смягчилась по отношению ко мне, но потом осознала, что это не так: она бы не смогла так скоро уехать! Мне хотелось провести с ней больше времени. На меня нахлынул страх, и я задрожала.

Она взяла мои ладони в свои руки:

— Но на этот раз ведь не так тяжело, правда? Я уезжаю, но я вернусь.

Она обняла меня за шею, прижалась и прошептала:

— Как я звала тебя, когда была маленькой и когда они забирали меня у тебя? Мама? Правда? Я же права? Я нашла тебя, мама. Я больше никогда тебя не потеряю. Моя мама вернулась из воспоминаний, и малышка Флора тоже вернулась к тебе.

В ответ я прошептала, что люблю ее. И это было все, что я могла сказать.

— Больше никаких страданий, — сказала она. Потом поцеловала меня в щеку и отстранилась. — У тебя снова это личико на подбородке.

Она ткнула в него, а потом начала его тереть, пока я не рассмеялась.

— Нам больше не нужно бояться, — сказала она и снова поцеловала в щеку. — Я люблю тебя, мама.

Они с матерью пошли к трапу. Флора три раза оборачивалась и махала нам, а мы махали ей в ответ. Я смотрела, как они поднимаются, и на самом верху они с матерью снова нам помахали. Мы неистово махали им вслед, пока Флора не опустила руку. Она стояла неподвижно и смотрела на меня. А потом они с матерью прошли дальше и скрылись из виду.

Я вспомнила тот день, когда собиралась отплыть из Шанхая в Сан-Франциско. Моя мать должна была дождаться меня, но не дождалась. Она должна была вернуться, но не вернулась. Жизнь в Америке, предназначенная мне, уплыла без меня, и с того дня я больше не знала, кто я такая.

Бессонными ночами, когда я больше не могла выносить тяжесть жизни, я думала о том корабле и представляла, что я на его борту. Я спасена! Я была единственным пассажиром судна и стояла на корме, наблюдая, как исчезает из виду Шанхай, — девочка-американка в платье-матроске, девственница-куртизанка в шелковом жакете с воротником-стойкой, американская вдова, по щекам которой струятся слезы, и китайская жена с подбитым глазом. Сотни образов из разных периодов моей жизни сгрудились на палубе и смотрели на Шанхай. Но корабль не вышел из гавани, и мне пришлось сойти на землю, чтобы каждое утро заново начинать свою жизнь.