Ева Север - Трасса Ноль

Сид выругался. Нет, прошло то время, когда он мог просто закрыть глаза и дожидаться утра.

«Ты теперь взрослый, приятель. Так кто в доме хозяин?»

Он откинул одеяло и поднялся. Деревянный пол холодил ступни, словно бетон. Опять не топят дома…

Ничего. Ведь у него есть его солнечно-желтая ванная комната. Там всегда тепло. Сейчас он пойдет туда и выкурит сигарету или две. Может быть, добавит немного гашиша. Это его точно успокоит, и тогда можно будет вернуться сюда и уснуть до утра. Да, так он и поступит. А утром вернется с работы Янка, и все ночные страхи покажутся смешными до нелепости.

Всегда одно и то же: ты ничего не боишься, пока не один.

В коридоре было темно, сюда не добирался свет уличного фонаря, что горел под окнами. Сид замер. Сейчас, сейчас, еще мгновение – и ему на плечо ляжет сухая властная рука.

«Опять шастаешь по ночам, паршивец?»

Сид опрометью бросился в конец коридора, слепо зашарил по стене в поисках выключателя. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем потные пальцы нащупали ледяной пластик.

Щелчок – моргнул свет, и над головой раздался оглушительный хлопок.

– Твою мать! – Сид позорно пригнулся.

Коридор снова погрузился во тьму. Перегорела лампочка. Всего-то.

– Ну ты и придурок, buddy. Просто долбаная лампочка.

Скользя ладонью по стене, Сид направился к ванной. Каких-нибудь пара метров, но как же сложно было не ускорить шаг, не припустить бегом!

Еще один щелчок – и ванную комнату залил теплый живительный свет. Ракушечная занавеска тут же отбросила на пол причудливую тень.

Сид медленно оглянулся через плечо. Теперь коридор освещался почти целиком, только наглухо закрытая дверь в самом конце пряталась в темноте.

С хриплым стоном Сид прислонился к стене и медленно осел на пол. Не мог он покинуть коридор и забиться в безопасно-солнечную ванную.

Он вспомнил, что ему снилось.

Ему снова двенадцать. Еще никто не зовет его Сидом – кроме него самого. Просто неделю назад он тайком влез в комнату матери (все равно ее вот уже который месяц нет дома) и откопал пластинку, которой суждено изменить его жизнь. Нет, он не ударится в музыку, знает – слуха нет и в помине. Просто в тот день тощий конопатый подросток решил: отныне он будет жить и умрет, как двадцатилетний басист из эпохи сквоттеров.

И вот самый глухой ночной час – время, когда оживают все ночные кошмары. Сида разбудил шум голосов в коридоре. Голоса угрожающе гудят, жалят злобными лесными осами. В них нет ни капли доброты.

С минуту Сид лежит в темноте, силясь понять, что происходит. Затем мозг пронзает ликующая мысль: «Мама вернулась!»

Ее не было дома уже так давно, что Сид и не помнит, когда они в последний раз разговаривали. Конечно, он уже не ребенок. Он все знает про свою мать – и то, чем она занимается в своей комнате, и почему дед ее ненавидит, и даже куда пропал их старенький телевизор.

Но честно говоря, ему плевать. Он просто рад, что мама дома – вот и все.

Соскользнув с постели, он крадется к двери, но выйти в коридор не решается. Оттуда гремит голос деда, и Сид вжимает голову в плечи. Он осторожно приоткрывает дверь и жадно жмется к щели, пытается охватить одним взглядом всю картинку.

Мать застыла у самого входа в квартиру, дверь за ее спиной распахнута. Сид видит беленый потолок подъезда. Рядом с мамой стоит кто-то еще, но его отсюда не видно – все загораживает дед.

Высокий и костистый, несуразный в своей полосатой пижаме и все же такой грозный, он стоит поперек коридора, преграждая вход. Одна рука уперта в стену, вторая висит плетью, только кисть то и дело сжимается в кулак.

– Светка, совсем из ума выжила? – шипит дед.

– Отвали! Это такой же мой дом, как и твой! – голос матери звучит звонко, весело.

Она толкает деда в грудь, и он пятится, шаркая разношенными тапочками. Теперь Сид видит мать: полушубок с яркой узорчатой каймой, вязаная шерстяная шапочка, из-под нее по груди разметались золотистые с рыжиной волосы. Волосы у Сида от мамы, а вот глаза у нее голубые, совсем без этой проклятой желтизны. Хотел бы себе Сид такие же!

– Тварь, – теперь дед говорит тихо и угрожающе, и Сид сжимается в комок. – Здесь сын твой живет! Мало тебе, что он с рождения на твое безобразие сопливое глядит? Так еще тут блядюшник срамной решила…

Договорить ему не удается: звук пощечины гремит в тесной прихожей, голова деда мотается, как тряпичная.

Сид тихо скулит от ужаса. На мгновение чувство жалости пересиливает страх, ему хочется обнять деда, встать на его защиту.

– Мы любим друг друга. И мы будем жить вместе. А ты, старый…

– С кем вместе? – ревет дед. – Вот с этой сосаться будешь при сыне?!

Дед пятится, и Сид, осмелев, высовывает голову в коридор. Теперь он наконец видит, кто стоит в дверях рядом с матерью.

Косуха с широкими плечами, короткие темные волосы, широкие потертые джинсы, и все же… Это без сомнения женщина! Незнакомка молчит, только недобро щурится. Она крепко держит мать за руку.

А дед держится за сердце, нижняя челюсть так и ходит ходуном.

Словно щелкает спусковой крючок – и Сид с грохотом распахивает дверь, летит в коридор как был, босиком и в пижаме.

– Пусти маму! – голос от волнения срывается, дает петуха. – Ты здесь не один хозяин!

Все взгляды обращаются к нему. Сид стоит под светом сорокаваттной лампочки, напыжившись и сжав кулаки.

– Сыночек… – мать улыбается широкой, чуть слюнявой улыбкой, и сердце Сида радостно подскакивает.

Как редко он видит эту улыбку, адресованную ему!

Сид рвется вперед, но его перехватывает дед, крепко трясет за шкирку:

– А ну спать иди! Нечего тебе тут!

– Пусти! – отчаянно визжит Сид. – Убери лапы! Пошел ты!

Его сбивает с ног затрещина. Сид навзничь летит на пол:

– Мама!

А дед уже подступает к дверям, выталкивает мать на лестничную площадку.

– Пошла вон! Нет у меня никакой дочери, чтоб духу твоего здесь больше не было!

– Мама!!!

Сид кричит во всю глотку, не замечая, что лицо мокрое от слез.

Мать уже с лестницы машет рукой:

– Сынок, не скучай! Я вернусь!

Неужели она просто возьмет и уйдет? Прямо сейчас?

– Пойдем! – это не ему, а той, в мужской куртке.

Дверь с грохотом захлопывается. Дед стоит, тяжело дыша, смотрит сверху вниз на внука.

Сид кое-как поднимается и плюет в сторону деда.

– Я тебя ненавижу!

Он бежит в комнату, с головой прячется под одеяло и только тогда дает волю рыданиям.

В коридоре слышны шаркающие шаги – это дед идет на кухню. Теперь он будет до утра гонять сладкий чай и курить вонючие папиросы.

– Ненавижу, ненавижу, – шепчет Сид.

Он сам не замечает, как проваливается в сон – наверное, просто устает плакать.

Утром Сид найдет деда в искореженной, окостеневшей позе на полу кухни. Скорая будет ехать почти час. Через неделю деда привезут из больницы парализованным. Последствия обширного инсульта…