Ребекка Серл - Популярна и влюблена

Это не важно. Есть Райнер: милый, сексуальный, прекрасный… и по какой-то невероятной причине он и вправду хочет быть со мной. Кроме того, магнетическое притяжение Джордана наверняка действует даже на дверные ручки. Естественно, мы только играли, но я не могу не думать о том, что мы были совсем рядом. Так вот из-за чего актеры постоянно расстаются и изменяют друг другу? Из-за такой близости? Близость ли это в полном смысле слова? Я не могу представить, что Джордан не почувствовал то же самое, но, может быть, после того, как ты проделал это столько раз, ты учишься отделять себя от этих эмоций. Может, я все не так понимаю. Может, это и правда притворство.

Я хочу, чтобы Райнер был здесь. Я уверена, что это все происходит потому, что его нет. С ним я бы себя так не чувствовала. Я бы так сильно не хотела увидеть Джордана. Мне бы не пришлось сажать себя под домашний арест.

К двум я уже схожу с ума, и единственное, что осталось у меня из запасов, – это бутылочка с горчицей и банка маринованных огурцов. Я попросила, чтобы отменили эту магическую доставку в мой холодильник. Мне было жаль, что большая часть еды пропадала, но сейчас я жалею, что отказалась. К несчастью, сейчас мне пора покидать свою территорию. Чтобы противостоять стихии, я вооружаюсь резиновыми шлепанцами и дождевиком. Затем открываю дверь и спускаюсь вниз.

Я заглатываю магазинный сэндвич, а затем застегиваю дождевик, тот прочный дождевик из Орегона, который я почти случайно захватила сюда. Внутри довольно душно, и вместо того, чтобы вернуться наверх, я решаю рискнуть и прогуляться по пляжу. Мне нужно проветрить голову, и если я не видела Джордана в холле и в магазине, он наверняка у себя в комнате.

Мне нравится солнечный свет, но когда идет дождь, я чувствую себя почти как дома. Все дело в запахе. Даже здесь, где соленая вода проникает повсюду, дождь все равно пахнет так же. У него запах прохладного мха, насыщенный запах сосны или головокружительный аромат лаванды. Появляются тучи, я расслабляюсь, и все вокруг становится тихим, менее резким. Мир словно смягчается.

На пляже пусто. Я оставляю свои шлепанцы у камней и зарываюсь пальцами в песок. Дождь оставляет маленькие точки, жаля мои ноги, словно насекомые. Я направляюсь на запад, туда, где пляж заворачивает и тянется дальше. На улице туманно, и дождь усиливается, падая наискосок длинными каплями. Я иду, опустив голову и глубже спрятав руки в карманы.

– Эй! – слышу я голос позади меня и, повернувшись, вижу Джордана, бегущего за мной в промокшей насквозь, натянутой на голову синей фуфайке. При виде него все внутри переворачивается. Мои вены – как электрические провода.

– Боже, я зову тебя уже пять минут, – еле выговаривает он, задыхаясь.

– Я не слышала.

Он подходит ближе. Я вижу, как он дышит. Как его грудь поднимается и опускается. Вижу капли, повисшие на лбу и невероятно длинных ресницах.

– Я заметил, что ты спустилась, – говорит он.

– Ты весь вымок, – отвечаю я.

Он смотрит на свою фуфайку, а потом оглядывает заброшенный пляж.

– Пойдем. – Он хватает меня за руку и тащит по пляжу. Ладонь, обхватившая мою, ледяную, теплая на ощупь. Но пальцы холодные. Они находят мои и переплетаются с ними. Через дождевую завесу мне даже не видно, куда мы идем.

Я поднимаю взгляд и вижу шеренгу матерчатых тентов, по их крышам стучит дождь. Вход перегораживает веревка. Джордан отвязывает веревку и откидывает полог.

– Это собственность отеля, – нерешительно произношу я.

Он смотрит на меня, словно говоря, что это чушь и что если я хочу мокнуть под ливнем, это, конечно, круто, но он не собирается. Я ныряю внутрь. Джордан следует за мной. Когда мы оказываемся внутри, он фиксирует ткань веревкой. Мы будто в палатке, и здесь есть два шезлонга, стоящие бок о бок. Они накрыты влажными полотенцами, и Джордан протягивает мне одно, а сам вытирается другим. Он расстегивает молнию на своей фуфайке и вешает ее на спинку, затем промокает лицо и волосы. Замечаю, как футболка облепила его торс, подчеркнув мускулатуру груди, очертания рук. Тех самых рук, которые вчера так крепко меня обнимали. «На съемочной площадке, – напоминаю я себе. – В выдуманном мире».

Он смотрит на меня.

– Ты в порядке?

Я понимаю, что все еще сижу в дождевике, держу полотенце и пялюсь на него.

– Ага. – Я снимаю дождевик и складываю его. Мне очень холодно, и влага, похоже, пропитала меня до самых костей.

– Держи. – Он берет сложенное полотенце, лежащее в ногах на его шезлонге, разворачивает его и тянется, чтобы накрыть им мои плечи. Его рука касается моей, и я чувствую его влажную кожу, следы дождя. И от этого еще больше покрываюсь мурашками.

– Спасибо, – говорю я. Накрываюсь вторым полотенцем, подтыкаю его под ноги и натягиваю под подбородок.

Джордан смотрит на меня.

– Спряталась, как жучок в башмачок. – Он ложится рядом со мной, бок о бок, и делает то же самое.

Я смеюсь.

– Ты что, правда сейчас это сказал?

– У меня есть младшая сестра, – говорит он как ни в чем не бывало.

После этого мы замолкаем, и я слушаю стук дождя по ткани. Тихая, мелодичная дробь.

– Мне нравится приходить в монтажную, – начинаю я. – Нравится, что ты мне все там показываешь. – Джордан ничего не говорит, но я слышу, как он вздыхает рядом. – Я много думала о том, что ты сказал. О том, что искусство – это не вакуум.

– Даже так?

– Да. – Я перекатываюсь на бок, чтобы видеть его лицо. Джордан поворачивает голову, его глаза встречаются с моими. Я вдруг невероятно остро осознаю, как близко сейчас наши лица. Не больше, чем в паре дюймов друг от друга. Я думаю о том, каким был вчера наш поцелуй. Какие мягкие у него губы. Какие сильные руки.

– Это интересно, – говорю я. – Благодаря этому я хочу больше узнать обо всем съемочном процессе.

– Так и поступи, – отвечает Джордан, все еще глядя на меня – Это самое лучшее в нашем виде искусства. Оно объединяет людей. Каждый полагается на другого. Ты становишься членом некой общности.

– Мне это нравится, – шепчу я.

– Я рад. – Джордан поворачивает голову, чтобы посмотреть на нашу ненадежную крышу. – Я много думаю о том, почему я здесь. Почему из всех выбрали именно меня. Ты меня понимаешь?

– Да, – говорю я. Мне не хватает духу сказать ему, что меня саму постоянно мучает страх: они вдруг поймут, что сделали неправильный выбор. Что это не моя роль. Что в итоге я совсем не их Август.

– Я думал раньше, что мне не место в Голливуде, – говорит он, словно читает мои мысли. – Но сейчас я чувствую невероятную благодарность.

– Ты не принимаешь это как должное, правда? – говорю я.

Джордан поворачивается и смотрит на меня так, будто не может поверить в то, что слышит.

– Никогда не принимал. Я знаю, каково это – не иметь ничего. Я никогда этого не забуду. Приходится постоянно напоминать себе о настоящих вещах, – говорит он. – О том, кто ты на самом деле; о людях, которых ты любишь, о семье.