Салли Николс - На что способна умница

Тем утром, когда Берни проснулся в слезах, весь горячий на ощупь, они вызвали врача. Им пришлось, несмотря на расходы. Врач сказал то, что они уже и сами заподозрили: пневмония. От пневмонии дети умирают. Мать поспешила в общественную больницу, надеясь, что там найдется свободная койка, но все места были заняты солдатами, а болезням гражданских лиц уделяли внимание во вторую очередь.

— Согрейте его как следует и давайте обильное питье, — велел врач. На большее ему не хватило времени: оба его коллеги ушли на фронт, вся работа в больнице легла тяжким грузом на его плечи.

«Согрейте его как следует» — легко сказать, но почти невозможно сделать там, где уголь стоит вдвое дороже, чем до войны. Миссис Торнтон отдала им все запасные одеяла и свитера, хотела дать им денег, но Нелл отказалась, и мать Мэй не стала настаивать. За одеяла Нелл была благодарна, но рассеять жуткий холод их комнаты мог лишь уголь. А уголь стоил денег.

Нелл нужна была работа. Она понимала это, но трудно найти работу, если сидишь с Берни, пока занята мать. Берни был хоть и не тяжелым пациентом, но требовал внимания. Если он принимался плакать, Нелл не знала, как его утешить. От жара он бредил — однажды в бреду ему показалось, что отец вернулся домой с войны с ожогом на всю половину лица, как у человека, которого они видели в садике возле больницы, и он расплакался и долго был безутешен. В другой раз ему привиделось вторжение немцев, марширующих по улицам. Именно такая работа была особенно ненавистна Нелл — сидеть одной рядом с Берни в затемненной комнате. Она всегда терпеть не могла сидеть смирно.

Когда Дот возвращалась из школы и могла побыть с Берни, Нелл снова пускалась на поиски работы. Впрочем, ее появилось больше, чем в начале войны, более прибыльные места стали наконец доставаться женщинам. Их брали даже служащими на станции подземки, и поговаривали, что скоро разрешат водить автобусы — вообразите только, женщина — шофер автобуса! Удивительно, правда? Появлялась работа и другого рода — непосредственно связанная с войной. Одна знакомая Нелл осматривала и чистила винтовки, которые привозили с фронта.

«Так ты за войну или против?» — ласково спросила мать, услышав от Нелл рассказ об этой работе. Но Нелл не знала, что ответить. Она была за защиту Англии от немцев и против войны, под тяжелой пятой которой очутились женщины вроде ее матери и такие дети, как Берни. И она сама. Но, если уж на то пошло, она против опять становиться тем, кто лишился всего, что имел. Уже в который раз. И согласна с мисс Панкхёрст: да, война приносит прибыль только богатеям и больше никому. И все же… глядя, как солдаты маршируют по Ист-Индия-Док-роуд, она втайне мечтала стать новой Полли Оливер — героиней песни, которая коротко остриглась, вымазала лицо темной мазью «и в Лондоне славном стала солдатом».

Вот только она и так в Лондоне, и никакой он не славный. Как, судя по отзывам, и Франция.

Близилась весна. Значит, будет новое наступление — они всегда начинаются весной, и к тому времени папа вернется в строй и наверняка снова попадет на фронт. И чем дольше он там, а она, Нелл, здесь, тем горше ей осознавать это.

В таком расположении духа она просматривала объявления на бирже труда. Места были на новом снарядном заводе, который открывался на окраине Лондона. Значит, придется уехать из дома и подыскать жилье поближе к заводу, но деньги того стоят. Двенадцать шиллингов в неделю. Даже если она заплатит за свое жилье и стол и наймет кого-нибудь присматривать за Берни, деньги еще останутся, чтобы посылать их маме и детям. Чем дольше Нелл размышляла, тем привлекательнее казалось ей предложение. Жить одной, вдали от бдительных маминых глаз. Снимать комнату, может, вместе с другими девчонками с того же завода. Собственная кровать! Деньги, которые можно тратить на табак, на газеты, на что угодно. И вдобавок стараться ради полей битвы, поглотивших мальчишек и мужчин Поплара. Может, ей даже удастся изготовить снаряд, которым когда-нибудь выстрелит отец или один из мальчишек с их улицы — например, Моше Айерс или Джимми Митчелл. Возможно, ее руки спасут кому-нибудь жизнь — или отнимут ее.

Даже это неожиданно возбуждало. Насильственные действия суфражисток неизменно волновали Нелл — ее радовала возможность выплеснуть накопленную энергию и раздражение, лягнуть полицейского, разбить окно или изготовить себе «субботний вечер», а потом незаметно пронести его на митинг в кармане куртки. «А снарядами, которые я научусь делать, можно убивать людей, — думала она, переписывая адрес завода. — Не просто можно. Ими будут убивать».

Одна загвоздка: как, скажите на милость, ей объяснить все это Мэй?

Миссис Торнтон ушла на очередной митинг в поддержку какой-то кампании. А Нелл заглянула к Мэй на ужин.

В последнее время она стала чаще ужинать у подруги. Поначалу она принимала приглашения нехотя — «это что, благотворительность?», но Мэй упорно продолжала звать ее.

— Это помощь твоей маме. Только представь, сколько ты съела бы дома! А так она сможет разделить твою порцию на всех. И потом, это важно для кампании. Благодаря тебе о положении женщин Ист-Энда имеют ясное представление такие видные активистки суфражистского движения, как моя мама. Подумай, сколько пользы ты приносишь.

Мэй и Нелл поужинали вдвоем в столовой. На стол подали овощное рагу, затем яблочный пирог. Миссис Барбер по-прежнему задумчиво поговаривала о славной отбивной, но признавала, что стряпать для вегетарианцев гораздо проще, особенно теперь, когда мясо стоит возмутительно дорого.

За ужином Нелл вела себя тихо. Она по-прежнему ощущала свою неуместность за столом Мэй, хотя они с миссис Барбер, по-видимому, понимали друг друга. В отличие от большинства людей, миссис Барбер сразу же, как только ей впервые представили Нелл, приняла ее без вопросов — видимо, насмотревшись на всех «чудаков», которых миссис Торнтон приводила к себе в гости после собраний фабианцев и суфражисток. Для Нелл такое отношение многое значило. Но, как она призналась однажды Мэй, само наличие в доме прислуги ее смущает.

— Разве это не странно, что в вашем доме живет человек, который вам не родня? — спросила она у Мэй.

Мэй ответила:

— Миссис Барбер нам как родная. Когда я была маленькой, она заботилась обо мне ничуть не меньше, чем мама.

— Но если вы платите ей за это, значит, никакая она не родная, — твердо возразила Нелл.

Мэй считала, что Нелл не права — миссис Барбер она любила так же крепко, как мать, — но она понимала, как странно, должно быть, выглядят их отношения со стороны.

После ужина девочки ушли наверх, в спальню Мэй. За окном уже стемнело. Мэй задернула шторы и зажгла газовую лампу. Ей всегда нравилась интимность полутьмы, особенно когда Нелл была рядом. Она протянула к ней руку.