Салли Николс - На что способна умница

Девчонка в кепке пробивалась вперед, Мэй уже хотелось только одного — сбежать. В ушах у нее звучали слова матери: «Однажды кто-нибудь из этих женщин погибнет». В прошлом году на дерби в Эпсоме одна суфражистка умерла, хотя говорили, что она покончила с собой. Сегодня кто-нибудь из дерущихся женщин наверняка уже пострадал.

Но Мэй понимала, что, наверное, никогда больше не увидит свою новую знакомую, если сбежит.

Девчонка осыпала полицейских такими страшными оскорблениями, что миссис Торнтон наверняка сказала бы, что это из-за таких, как она, суфражистское движение пользуется дурной славой. И по-прежнему сжимала в руке трость, готовясь замахнуться ею.

Мэй крикнула:

— Ради всего святого, давай выбираться!

Ей было трудно дышать. Девчонка в кепке толкнула ее в сторону, к краю толпы. Мэй не успела вздохнуть с облегчением, как ее посетила страшная мысль: может, девчонка вовсе и не собирается бежать. Может, она просто хочет подобраться поближе к полицейским.

Мэй старалась угнаться за ней, но это было почти невозможно: приходилось то и дело уворачиваться от локтей, коленей, бедер и суфражистских плакатов.

— Прошу вас! — задыхаясь, повторяла она. — Пропустите, пожалуйста!

А потом вдруг толпу женщин перестали теснить со всех сторон. Полицейские отступили, смирившись с поражением. Вместе с остальными Мэй бросилась вперед, стараясь удержаться на ногах. Она увидела, как какая-то пожилая женщина оступилась, упала на колени и предостерегающе вскрикнула. Но толпа неумолимо рвалась вперед, задние напирали на негодующих передних, и тем оставалось только топтать упавших. Впервые за все время Мэй стало по-настоящему страшно.

И тут они наконец вырвались на свободу.

Рев толпы по-прежнему был оглушительным. Пахло потом, страхом, лошадьми, угольным дымом от соседних домов. Мэй схватила девчонку за руку и потащила, спотыкаясь, вон из толпы, подальше от толкотни, в переулок. Ее спутница хватала ртом воздух. У Мэй ныло все тело. Обе привалились к какой-то стене, задыхаясь, как бегуны после марафона.

— С тобой все хорошо? — встревоженно спросила Мэй.

Девчонка испустила длинный прерывистый вздох и подняла голову. Ее лицо было красным, волосы слиплись от пота.

— Зачем ты это сделала? — спросила она. — Мы же побеждали!

— Нас могли убить! — возразила Мэй. Голова кружилась все сильнее, она немного растерялась и почувствовала, что ее начинает бить дрожь.

— И что? — потребовала ответа девчонка. Она угрожающе приблизила лицо вплотную к лицу Мэй. А Мэй думала лишь об одном — нестерпимом желании поцеловать ее. Почти бессознательно она подалась вперед, и девчонка пугливо отпрянула.

— Ни черта себе! — выпалила она. Мэй замерла. — Ты вообще кто?

— Я Мэй. Мэй Торнтон. А ты?

— Нелл. Эллен. Нелл. Нелл Суонкотт.

«Приятно познакомиться», — чуть не отозвалась Мэй. Ее так и подмывало рассмеяться.

— Какого черта… — начала Нелл, но что она собиралась сказать, Мэй так и не узнала.

В конце переулка показалась тень, знакомый голос воскликнул:

— Мэй! А я тебя всюду ищу!

Это была мама — одежда в беспорядке, раскрасневшееся лицо, растрепанная, как птичье гнездо, прическа. В голосе слышались резкие, тревожные нотки, совершенно несвойственные ей.

— С какой стати ты здесь прячешься? Неужели не могла догадаться, что я буду тебя искать?

— Я просто… — Мэй повернулась к Нелл, чтобы объяснить.

Но Нелл исчезла.

Нелл пробиралась к дому переулками словно в тумане. Она чувствовала себя уставшей, избитой и ошарашенной. Но все прочие чувства перекрывало еще одно — возбуждение, от которого кружилась голова.

Неужели это было по правде? И эта девчонка только что пыталась поцеловать меня?

Ее не покидало желание вернуться. Сказать: «Как ты узнала, что так можно? Там, откуда ты, все так делают?» Может, у шикарных девчонок вроде Мэй принято целоваться друг с другом. Или так вообще делают все.

Но спросить она не могла. Как и заставить себя вернуться. В мире Нелл девочки вроде Мэй появлялись ненадолго — промелькнут вдалеке и исчезнут. Порой ее знакомым случалось работать в домах, где жили такие, как Мэй, — мести полы, нянчить детей. Иногда их можно было рассмотреть с близкого расстояния — например, в больнице или на суфражистских маршах. Но просто взять и подойти к одной из них, да еще и спросить, почему она пыталась тебя поцеловать, было немыслимо.

А более немыслимо попросить о новом поцелуе.

Домой она вернулась поздно, в десятом часу. Она сама открыла дверь — в Попларе никто сроду не запирался — и поднялась по лестнице до дверей двух комнат, которые они снимали. В кои-то веки на кухне было тихо. Ее родители сидели у огня, мама зашивала разорванную юбку Дот, папа ставил подметку на ботинок Берни. Младшие дети спали в комнате по соседству, младенец — в ящике у кровати. Как только Берни подрастет немного, переберется из кровати на диван, к старшему брату Биллу. Шестнадцатилетний Билл где-то пропадал, как обычно.

Услышав, как вошла Нелл, мама подняла голову.

— Все хорошо, милая? — И, разглядев ее лицо, добавила: — Беспорядков не было?

— Немного. — Она дотронулась до чайника на столе — еще теплый. Хорошо. И налила себе чашку. — Но видели бы вы этих суфражисток. Блеск!

Мать нахмурилась.

— Ты только поосторожнее, девочка моя, — попросила она. — Марши — одно дело, но не вздумай поджигать почтовые ящики, слышишь? Угодишь за решетку — нам заплатить за тебя залог будет нечем.

Нелл взглянула на отца, тот усмехнулся.

— Всегда любил девчонок с огоньком, — сказал он.

Миссис Суонкотт отвесила ему оплеуху.

— Ну-ка придержи язык, а не то смотри у меня, — пригрозила она.

Лондонский Ист-Энд находился на территории доков и считался одним из беднейших районов города. В четырех комнатах дома, где жила семья Нелл, ютилось четырнадцать человек: восемь в двух комнатах наверху и миссис О’Фаррелл с ее пятью детьми в двух нижних. Другие дома на этой улице были такими же переполненными. Почти все знакомые Нелл жили шумно и взаперти не сидели — запросто ходили друг к другу и совали нос в чужие дела.

Благодаря докам население Ист-Энда пополнялось выходцами отовсюду: эмигрировали из Восточной Европы евреи, приплывали на судах из Индии ласкары [3] Ласкары — Ост-индские матросы. , были здесь и переселенцы из Ирландии и даже несколько человек из Вест-Индии и Африки. В районе придерживались традиций политической активности: мистер Суонкотт помнил забастовку докеров в 1889 году и однажды слышал, как член парламента от лейбористов Кейр Харди [4] Кейр Харди — Шахтер, ставший позже депутатом парламента и основателем первой в Великобритании партии, отстаивающей права рабочих. выступал на митинге в Виктория-парке. И вот теперь еще появились суфражистки.