Наталья Солей - Ход Корбюзье, или Шерше бlя femme

– Что же это за бизнес был? Нефтяной?

– Да нет, рекламное агентство. О, это была целая история. И я вам ее с удовольствием расскажу, но не здесь. Вся эта обстановка не располагает к откровенной беседе, а я хочу быть с вами откровенной, поскольку собираюсь и готова с вами сотрудничать. Кто знает, возможно, вы заинтересуетесь моими проектами. Их у меня множество. Я здесь буквально по дороге приметила очень милый итальянский ресторанчик. Я вас приглашаю. Давайте вместе проведем бизнес-ланч. Вы же не откажете даме?

Андрей вспомнил дружеские наставления Отвагина, все его предостережения и совет гнать Троцкую взашей. Он с удовольствием сделал бы это, но совершенно не представлял себе – как именно. В результате вслух он произнес:

– Конечно, с удовольствием. Но уж разрешите мне вас пригласить самому.

В гостях у Проскуриных время летело незаметно. Шапошникова накормили ужином, напоили чаем. Владимир абсолютно погрузился в атмосферу этого дома.

– А вот теперь пришло время показать вам последнее письмо Корбю к бабушке, так ею и не прочитанное. Те письма, которые он писал ей в тридцатых годах, носят глубоко личный характер. Последнее же письмо было в письме к Бурову. Оно шло по официальным каналам. Учитывая, что читать будут и цензоры, Шарль Эдуар писал для бабушки как бы между строк. Конечно, она сама прочитала бы там больше, чем мы. У них был свой код. Вообще, она понимала его без слов. Вот так. Сколько лет прошло, а он все мечтал построить под Москвой виллу для себя и бабушки, для большой семьи. Он мечтал о доме, где ощущалось бы тепло семейного очага, о доме счастья.

Ангелина Ивановна пригласила гостя в кабинет, где Аня достала из старинного бюро шкатулку.

– Вы читаете по-французски, Владимир? – спросила Ангелина Ивановна.

– Нет, к сожалению.

– Собственно, сейчас подлинников у нас нет, они в банке у Андрея. Он брал их, чтобы сделать ксерокопии писем и перевода для одной французской журналистки. Копии он принес. А подлинники оставил в сейфе, ему надо было куда-то еще заехать, и он не хотел их с собой возить, все-таки для нас это большая ценность.

– Еще бы – и не только для вас. А зачем французской журналистке перевод?

– Да она, собственно говоря, русская. Конечно, она и сама могла бы перевести, но уж если это сделано, так зачем лишнюю работу брать на себя. В общем, у вас еще будет возможность увидеть настоящие письма Корбюзье. Андрей завтра их привезет.

– А журналистка собирается статью писать?

– Нет, это должен быть телевизионный фильм. Она очень живо поначалу интересовалась нашей историей. Говорит, что готовит сенсацию в Париже, хотя я даже не знаю, как к этому относиться и надо ли вообще предавать гласности историю нашей семьи. Но Андрей считает, что надо, да и сам Корбюзье так считал. О нем много писали, он это всячески стимулировал. Впрочем, дама эта куда-то пропала, и, я думаю, все ее планы – пустой звук, она не показалась мне серьезной журналисткой.

Да собственно, не о ней речь. Вот это последнее письмо – нечто вроде завещания, видимо, Корбю что-то предчувствовал. У него вообще была необычайная интуиция.

Владимир осторожно взял в руки протянутые ему листки письма и начал читать.

«Дорогой друг!

Я недавно прочел у Паскаля очень ценную мысль, цитирую по памяти: „Вся беда оттого, что люди слишком мало сидят дома“. Жилище – прежде всего.

В моих странствиях я пришел к печальному выводу: человек нашего времени потерял свое жилище, нарушив тем самым основное правило жизни. У человека нет больше дома. Он изматывает себя в погоне за обманчивым призраком денег. Жилище – это возможность свободно двигаться, стоять, лежать; наслаждаться прохладой или теплом; отдыхать, погружаться в раздумье. Это возможность испытывать присутствие окружающей среды: солнца – хозяина всего живого; движения воздушных струй, чарующего глаз и несущего душевное равновесие; зрелища трав, цветов, деревьев, неба. Жилище – это возможность иметь семью, составляющее звено цепи вечной жизни; это пространство, необходимое для семейных радостей.

Я мечтал о таком жилище для нас с О., но где теперь она? Какие результаты дали твои поиски? В моем сердце еще теплится надежда построить для нее виллу. Я вспоминаю ее крохотную комнатку, из которой она и вовсе пропала в никуда. Я не в состоянии усвоить эту мысль – в никуда! Есть ли у нее сейчас хоть какое-либо жилище? Не верю, что ее нет в живых, что бы там ни говорили в тех инстанциях, куда ты обращался. Чувствую, что она жива.

Я думаю о ней, думаю о том, как она живет. Где? Эта проблема – первая из всех проблем. Работа, перемещение в пространстве – все это стоит на втором плане.

Жилище – это ключ ко всему…»

Тут Шапошников прервал чтение, поразившись созвучности этого письма с недавно прочитанной мыслью, высказанной знаменитым испанским архитектором Гауди: «Человек, не имеющий собственного жилья, находится в состоянии постоянной иммиграции». А Корбюзье продолжал, пряча за общими рассуждениями вопросы, которые его не переставали волновать. Он знал, что письма из-за границы в Советском Союзе проходят цензуру, а потому обращался не только к Бурову, но и к цензору, отвлекая его пространными рассуждениями. И все это в надежде на то, что хоть обрывки его слов дойдут до главного адресата, до Ольги Сергеевны Проскуриной.

«В упадке жилища таится гибель современного общества. Войны – порождение нищеты и тщеславия – для нас бессмысленны, и они не смогли бы найти сторонников, если бы современное общество направило свои силы на осуществление основной жизненной задачи – создания жилищ.

Наш первейший долг состоит в том, чтобы призвать на помощь инициативу, дерзость, мужество человека, пробудить его душу и разум, вступить в борьбу, в соревнование, одержать победу.

О. была единственной женщиной, которая заставила меня задуматься о том, что самый гармоничный образ жизни – семейный. Он дает ощущение большей полноты жизни. Но судьбе было угодно, чтобы это ощущение я так и не смог испытать. Хотя я уверен, я чувствую, что у меня есть семья, возможно, есть ребенок, но где они? Где?

Думая об этом, я стал писать о том, что современное общество стремится пересмотреть методы своей семейной организации, оно возвращается к одному определяющему моменту: огонь, очаг – кухня, столовая – все это один комплекс. Сформулировав этот вывод, мы тем самым возвращаемся к лучшим традициям всех цивилизаций…

Я это пишу о неких гипотетических семьях, а думаю о своей, которая могла бы быть у меня. И она есть! Знаешь, я написал завещание. А что завещать? Незавершенные проекты?