Наталья Солей - Ход Корбюзье, или Шерше бlя femme

– Вы родственница Корбюзье?

– Так получилось. Я его правнучка.

– И это ее заинтересовало?

– Видимо, да. Андрей не хотел давать координаты, он мне сказал, что, судя по ее разговору, она как журналист не очень профессиональна. Слишком поверхностна. Для нее знаменитые люди – это лишь антураж картины, где главное лицо – она сама. Сейчас такое встречается все реже, но бывает. Конечно, мы все не были рады, что именно она захотела делать фильм, но у нее такой напор – невозможно спастись.

– Это точно. Такие люди больше всех кричат, что они много работают. Действительно много, шумно, но, когда смотришь, что они там понаделали, хочется сказать: лучше бы вы были бездельниками!

– Вы поняли. Мне как-то сейчас неловко говорить все это. Человека нет, а о покойных – либо хорошо, либо ничего.

– Когда человек убит, приходится выяснять всю подноготную – и его самого, и его окружения. Так и к чему вы пришли?

– Она посмотрела письма Корбюзье. Очень ими заинтересовалась. Сказала, что хорошо бы их на экспертизу в Париж отправить, чтобы было подтверждение подлинности. Мама моя была категорически против. С этим столько связано… Для нее, для всех нас что-то доказывать просто оскорбительно. Зачем? Кому? Все же Троцкая согласилась на копии документов и попросила Андрея сделать их.

– Он их сделал?

– Сделал – и ей, и нам принес. Это было вчера. Но у него были встречи, он не хотел с собой возить подлинники и оставил их в банке. Так он сказал. Хотя не знаю, может, это все же ошибка, нам сообщили, что письма исчезли, что Троцкая утром заезжала, забрала их и пропала.

– Извините, – вмешался в разговор Владимир, – а в квартире убитой эти письма не были найдены? Это очень важно.

– Нет там ничего. Не то что старых писем, там вообще никаких бумаг нет. А ноутбук пустой. Странно для журналистки как-то. У нас не первое расследование журналистского убийства, и всегда можно было определить их профессиональную принадлежность. А здесь если бы не сказали, то не догадаешься. Фотомодель – да, организатор – тоже возможно, поскольку весь органайзер исписан координатами, а вот журналистка… Не похоже.

– Она нам сказала, что снимает без сценария. Все только на пленке. Потому ей ничего писать не надо. Мама очень удивилась.

– Не только ваша мама, наши эксперты тоже удивились. Владимир Николаевич, а зачем вы сегодня должны были встретиться с Заваляевой?

– Я вот именно это и хотел вам рассказать. Вчера мне позвонил ее порученец и сказал, что она хочет все-таки сделать в квартире косметический ремонт. Я приехал на встречу, но пришел только нотариус с генеральной доверенностью от нее. Сказал, что квартира будет продаваться, ничего менять не надо, просто чтобы все было идеально. Договорились, что завтра надо все сделать.

– И все?

– И все.

– Хозяйка квартиры убита, но квартиру все равно продают. Как-то уж очень рискованно. За пять минут такую квартиру не продашь. Как, вы говорите, зовут нотариуса?

– Вот его визитка. – Шапошников протянул следователю карточку.

– И еще я хотел бы поговорить о Евтухове с вашим клиентом…

– Виктором Зацепиным. Я сейчас запишу вам его координаты на своей карточке.

Пока Шапошников искал в телефоне номер Виктора и записывал его для капитана, Аня, чувствуя безнадежность своего вопроса, все-таки решилась:

– Вы говорите, писем в квартире Троцкой не было, но ведь Андрей поехал к ней за ними. Они должны быть там. Иначе где же они?

– Это нам предстоит выяснить. Если что-то вспомните, узнаете – звоните в любое время. Вот мои координаты.

Кармин вручил свои визитки и распрощался.

Некоторое время сидели молча. В комнату вошла Ангелина Ивановна. Она зябко куталась в огромную шаль, но ее вид не выражал скорби и безграничного отчаяния.

– Здравствуйте, Владимир Николаевич. Спасибо за сочувствие. Я все слышала. Просто не могла заставить себя выйти на люди.

– Здравствуйте, Ангелина Ивановна. Ваше состояние понятно. Но вы не расстраивайтесь. Письма найдутся. Невозможно, чтобы они не нашлись.

– На самом деле все возможно. А в том, что произошло, виновата только я. Не надо было затевать эту историю со строительством дома. Вообще, никому не надо было рассказывать ни о Корбюзье, ни о его письмах.

– Да в чем вы себя вините, Ангелина Ивановна? Разве вы могли предположить, что произойдет такое? Что плохого вы сделали?

– Решила обмануть время, а оно поставило меня на место.

– То есть?

– Самая большая проблема – мой предстоящий разговор с мамой. Она была против моей затеи. Говорила, что это неправильно. Если сам Корбю не построил задуманный им дом, то никто и не должен его строить. Нельзя искусственно продлевать время. Как там у Окуджавы? «Былое нельзя воротить, и печалиться не о чем. У каждой эпохи свои вырастают леса». Дом мечты нельзя заказывать. Он должен родиться в голове человека нового поколения. Вы и не думали ни о чем таком, а я вас чуть ли не силком заставила делать то, что должно появляться спонтанно.

– Ничего вы меня силком не заставляли делать. Я очень заинтересовался вашим предложением. Это огромная честь для меня.

– Ну да – честь. Конечно, я и рассчитывала на ваши амбиции, чтобы удовлетворить свои. Решила выиграть негласный исторический спор.

– Спор? Какой? – удивился Шапошников.

– Мама, ты о чем? – с тревогой спросила Аня.

– Я сама себе в этом не признавалась, а вот сегодня всю ночь думала, вспоминала, с чего все началось. Я оказалась заложницей своей гордыни. Хотела доказать историческое превосходство своих корней. Мама всегда говорила, что это для мира он Корбюзье, а для нее он отец, которого она никогда не видела из-за того, что такова была воля людей, стоявших у власти. Потому она никогда никому не хотела рассказывать ни о нем, ни о письмах. А вот я решила, что пришло другое время, что теперь все возможно. И Андрей жутко загорелся идеей постройки дома. Такой свадебный подарок придумал, всем на зависть.

– Мама, ну в чем ты себя-то коришь? Я, правда, тоже считала начало строительства до свадьбы преждевременным, но вы меня убедили, что это долгая история и начинать надо побыстрее. Ты все правильно делала. И вообще, ты же хотела как лучше.

– Я тебя умоляю. А получилось как всегда.

– Но никак не по твоей вине.

– По моей, по моей. Письма украдены, потому что я стала их использовать. А их надо было просто хранить. Они написаны твоей прабабушке. Только она должна была их прочитать, а мы должны хранить, передавать из поколения в поколение, чтобы знать свою жизненную планку и держать ее. Главное наследие Корбю – это данный тебе, Аннушка, талант. Вот что ценно. Тебе передалось традиционное умение рода Жаннере рисовать. Они испокон веков расписывали эмалью крышки знаменитых швейцарских часов. Редкие были мастера. И в тебе это возродилось. Это лучшая память о Корбю, а все остальное – суета.