Элена Ферранте - Незнакомая дочь

И все же не сдержался, подверг риску себя и Нину. Привлек ее внимание, соблазнил, когда она была наиболее уязвима, связана по рукам и ногам заботами о маленькой дочери. Так же, как обнаружила их я, их мог обнаружить кто угодно. Я сердилась на обоих.

Когда я увидела их, меня охватило смятение, хотя вряд ли это верное слово. Скорее некое смутное чувство пристыженности: подсмотренная мною сцена дополнилась тем, чего я не видела, и меня бросило в жар, кожа покрылась холодным потом. Поцелуй еще горел у них на губах, а у меня в животе уже стало горячо, рот наполнился теплой слюной. Это было ощущение не взрослого человека, а ребенка, я превратилась в возбужденную девочку. Ко мне вернулись давние фантазии, придуманные образы из моих детских грез, когда я воображала, как мать тайком уходит из дома, днем или ночью, и встречается с любовниками, и по моему телу разбегались волны удовольствия, которое, вероятно, испытывала она. Теперь мне казалось, что во мне просыпается некое обросшее чем-то вроде накипи существо, много лет дремавшее на дне живота.

Я нервно вскочила с лежака, торопливо собрала вещи. И подумала: я была неправа, отъезд Бьянки и Марты не принес мне пользы. Мне так казалось, но я ошибалась. Сколько я им уже не звонила? Мне нужно срочно услышать их голоса. Пойти наперекор традициям, сбросить бремя забот – жестоко по отношению к себе и другим. Нужно найти способ объяснить это Нине. Разве не бессмысленно это летнее увлечение, как у шестнадцатилетней девочки, когда дочка болеет? Она показалась мне такой необычной, когда сидела с Эленой и куклой под зонтиком, или на солнце, или у воды. Они по очереди брали мокрый песок палочкой от мороженого и изображали, будто кормят Нани. Как им было хорошо вместе! Элена часами играла, одна или с матерью, и было видно, что она счастлива. Мне пришло в голову, что, когда она возилась рядом с Ниной, в ее отношениях с куклой было больше эротики, чем во всех любовных экспериментах, которыми она займется в юности и зрелом возрасте. Я ушла с пляжа, даже не взглянув ни на Джино, ни на Розарию.

Я поехала домой по пустынному шоссе, в голове у меня роились образы, звучали голоса. Когда я вернулась к девочкам – сколько лет прошло с тех пор! – дни снова наполнились заботами, а секс стал редким и потому спокойным и незатейливым развлечением. Мужчины еще до первого поцелуя объясняли мне, что не собираются бросать жену, или что не намерены расставаться с холостяцкой жизнью и привычками, или что в их планы не входит брать на себя ответственность за меня и моих дочерей. Я никогда не сетовала, на самом деле это было предсказуемо, а потому разумно. Я решила, что сезон страстей закрыт, трех лет мне хватило с лихвой.

Когда утром я убирала постель Бренды и ее любовника, когда отворяла окна, чтобы выветрился их запах, мне казалось, будто я открыла в своем организме потребность в наслаждении, не имевшем ничего общего с первыми сексуальными опытами в шестнадцать лет, с робким, не приносящим удовлетворения сексом с будущим мужем, с супружескими привычками до и после рождения девочек. С момента встречи с Брендой и ее возлюбленным во мне зародились новые ожидания. Меня словно толкнули в грудь: я впервые почувствовала, что мне нужно что-то еще, но я стыдилась признаться себе в этом, мне казалось, что эти мысли безумны – в моей-то жизненной ситуации, да еще с учетом того, что женщина я мудрая и образованная!

Шли дни, недели, от влюбленной пары не осталось и следа. Но я не успокоилась, во мне разрастался клубок фантазий. Я ничего не говорила мужу, не нарушала наших сексуальных привычек, нисколько не изменился даже выработанный нами за годы эротический жаргон. Я училась, ходила за покупками, стояла в очереди, оплачивала счета – и вдруг меня охватывали желания, которые смущали и волновали. Мне становилось неловко, особенно если это случалось в тот момент, когда я занималась своими девочками. Я пела с ними песенки, читала им сказки, пока не заснут, помогала Марте, которая еще не умела есть сама, мыла их, одевала, чувствуя себя безнравственной, и не знала, что мне сделать, чтобы успокоиться.

Однажды утром мой профессор позвонил мне из университета и сказал, что его пригласили на международную конференцию по Форстеру [6] Форстер Эдвард Морган (1879–1970) – английский писатель, автор романов, эссе, фантастических произведений. . Он посоветовал мне тоже поехать, потому что я имею отношение к этой теме и ему кажется, что это было бы полезно для моей работы. В этой самой работе я почти не продвинулась вперед, да и он не слишком старался вывести меня на верный путь. Я поблагодарила его, не сказав ни да, ни нет. Я сидела без гроша, мне нечего было надеть, у мужа был тяжелый период: навалилось много дел. Проведя несколько дней в раздраженном и подавленном настроении, я решила, что не поеду. Но профессор, похоже, рассердился. Сказал, что так я могу погубить себя; я разозлилась, потом телефонная связь ненадолго прервалась. Когда телефон снова ожил, профессор сообщил, что придумал, как сделать так, чтобы мне оплатили билеты и гостиницу.

Отступать было некуда. Я распланировала каждую минуту из тех четырех дней, что мне предстояло отсутствовать. Готовая еда, продукты в холодильнике, помощь подруг, которые с удовольствием присмотрят за чудаковатым ученым, грустная студентка, согласившаяся взять на себя заботу о девочках, если их отцу неожиданно придется отправиться на какое нибудь совещание или заседание. Я уехала, оставив все в идеальном порядке, разве что Марта была немного простужена.

Самолет, летевший в Лондон, оказался битком набит научными работниками, очень известными и совсем молодыми, моими конкурентами, более искушенными и активными в гонке за место под солнцем. Профессор, который пригласил меня, держался особняком, погруженный в раздумья. У этого угрюмого человека было двое взрослых сыновей и милая, утонченная жена, он имел большой преподавательский опыт и отличался безграничной эрудицией. Однако он впадал в панику всякий раз, когда ему предстояло выступать на публике. Все время, пока мы летели в самолете, он шлифовал свой доклад и в отеле сразу попросил меня прочитать его, чтобы понять, достаточно ли он убедителен. Я прочитала, успокоила профессора, сказала, что текст превосходный, выполнив таким образом свою функцию, и он сразу убежал, и почти весь первый день конференции я его не видела. Он появился ближе к вечеру, когда настала его очередь выступать, и степенно прочитал свой доклад на английском языке, однако, услышав несколько критических замечаний, расстроился, сухо ответил на вопросы, поспешно удалился из зала, заперся у себя в номере и даже не вышел к ужину, так что я сидела за столиком с двумя такими же, как я, членами его свиты, и мы почти не разговаривали.