Эмилия Дворянова - Дилогия: Концерт для слова (музыкально-эротические опыты); У входа в море

о, нет, она прервала меня, доктор всегда к вашим услугам, нужно только записаться на прием, ну а если вы просто хотите его видеть, то по вечерам он посещает клубы… вы приходите…

нет уж, спасибо, я подожду,

мысли растворяются в воде и в тепле… я вспомнила, что не поблагодарила его за картину, надо бы послать ему записку, но я не могу писать левой рукой, и в этом опять-таки виновата повязка… и доктор… и я… за то, что забинтована… а запах и пар опьяняют…

… ночная влага, тепло, как ребенку в утробе… приятно вот так лежать, почти растворившись в воде… мысли текут медленно и превращаются в пар… испарения… наверное, это лучше, чем секрет, в утробе нет мыслей… капля сверху падает мне на лоб — кап — и на подбородок… нет, об этом невозможно рассказать Анне, слишком много всего, скажу просто: была в бассейне, в воде, там приятно, тепло, там есть пар и люди… не знаю, кто они, я видела их сквозь пелену пара, и поэтому они были похожи на тени…

Когда я вышла из воды, мое тело было мягким и теплым, как воск, если прикоснуться к нему, ладонь утонет в мягкой коже… я зашла в раздевалку, вытерлась полотенцем и опустилась на некое подобие оттоманки, готовая растаять совсем… из воды начали выходить и другие, я слышала звуки из соседних кабинок, значит, уже пять часов, одни уходят, придут другие, а ужин в восемь… время еще есть… Его хватает. Встала, оделась. Выходя из раздевалки, я почти столкнулась с тем самым мужчиной, что сидит в одиночестве за своим столиком и ни на кого не смотрит, но сейчас мы оказались друг перед другом и не смогли разминуться, он тоже не успел отвести свой взгляд, и я увидела его глаза…

простите, сказала я и отступила в сторону, но и он шагнул туда же, и мы снова оказались друг против друга… простите, сказал он… ничего страшного, коридор слишком узкий, успокоила его я и пошла дальше, а он вошел в мою кабинку… Справа от лестницы я заметила дверь с латунной круглой ручкой и латунную табличку, а на ней надпись… особым, готическим шрифтом… я чуть приостановилась и с некоторым усилием для глаз, непривычных к этим гордым завитушкам, прочитала…

Клуб анонимных влюбленных

значит, доктор это имел в виду, когда говорил: «мы собираемся в подвале», здесь их помещение. Повернувшись, я ушла.

… вот об этом я могу рассказать Анне сегодня вечером вместо обычного «я видела только грязь» и о том, что на море я смотрю с террасы, но это она знает, и в бассейне я была, и каждый день хожу ужинать в столовую… уже почти целую неделю… один день, два, три, четыре, пять… а тишина необозримая, расстилается до горизонта, тут все такие тихие, только девушка с длинной косой и в веснушках играет в мяч — тук-тук , наверное, это она тогда несколько часов ждала у дверей доктора и стучала к нему, это мне тот старик рассказывал… и мне совсем не нужны книги. Не читаю. Никаких головных болей. Не пишу. Повязка мне мешает, мои мысли слишком неподъемны для левой руки… мне не нужны мысли, не нужны слова, надо только сказать доктору спасибо , я бы ему сказала при встрече: благодарю вас, доктор, теперь по утрам я просыпаюсь, а картина висит на стене перед моими глазами, зеленый сон уходит прямо в нее, тонет там, сливается с ней… я не знаю, пейзаж это или натюрморт, иногда там есть горизонт, а иногда нет… и что-то она мне напоминает… но сказать это никак не получается, доктора я не вижу, а интересно, почему он не приходит на ужин?.. наверное, ужинает у себя в квартире, почему бы и нет? человек имеет право ужинать там, где пожелает… только мы, пациенты, обязаны, дурацкая обязанность, вот я, например, люблю есть фрукты… черешню, малину, ежевику… был у меня любовник, так мы с ним, когда были вместе, ели только фрукты; черешня оставляет на коже розовеющий след, груши липкие… я гуляла по рынку, смотрела, трогала, выбирала… запах фруктов, смешанный с запахом тела… клубника, малина в складках плоти… это возбуждает… куда заводят мысли? даже не мысли — слова… слова только путают мысли, доктор прав, они — как паутина, даже не записанные… а уж если их записать… я должна его видеть, ну придет же он когда-нибудь на ужин? Я спускаюсь в восемь — ради соблюдения ритма, мой столик ждет меня, я не жду… Я бы могла сесть к тому господину, с которым мы столкнулись в коридоре, и спросить — извините, у вас здесь свободно? — а он бы ответил: к сожалению, нет, мадам… но в этом случае ему придется взглянуть на меня, и уж тогда я точно увижу, какие у него глаза, прежде чем он спрячет их за ресницами… карие, черные, синие, зеленые… в сущности, как это может быть, чтобы время было таким пустым, а ведь именно об этом говорил доктор, предсказывал… таким разбитым, и только детали плавают в клубах пара…

… дух Божий носится над паром и над Терезой, когда она была влюблена в Него…

… а от Святого Духа отрывается перо…

была, она была, это было…

… а столика нет,

моего столика нет.

Угол пуст, ее угол, из которого видно панорамное окно-витраж, обращенное к морю… ее взгляд, который по диагонали каждый вечер упирается в стойку бара с напитками, боком подобрался к столу в противоположном углу, чтобы установить: там сидит женщина, засыпающая только под музыку Шуберта, ее сон протекает параллельно со звуками или внутри них, потому что некому их остановить, когда она уснет, и Шуберт звучит до конца, до последней ноты, она его слышит: не может заснуть вместе с Шубертом и ждет, когда же он закончится, по крайней мере, конец ей известен, он предназначен ей… но не только это: если смотреть от стола, то есть оттуда, где он был, то у всех точек, на которых останавливался ее взгляд, был точно определенный порядок , привычный, ненавязчивый, но заметный: стол мужчины, не поднимающего глаз, разве что на миг — к морю и обратно; стол, за которым сидят сестры, одну из них она знает достаточно близко ; еще один столик, точно в центре, всегда пустой, обтекаемый со всех сторон, как одинокий остров, течением многих взглядов, за него никто не садится; еще один, там сидят четыре женщины, а там — четверо мужчин, двух из них она знает в лицо, других узнает со спины, по лысинам на их головах, обращенным прямо к ней, словно слепые глаза… и еще много того, что можно видеть точно в определенном ракурсе… профили, глаза, руки… их подносят ко рту… сами рты, ритмично оживающие с каждым новым куском, жесты досады, безразличия, невротические жесты, господин с тиком, веки, которые опускаются, когда взгляды встречаются, но все же у них — лишь полуприкрытые, в отличие от ее век — опущенных… тела, входящие в столовую и запомнившиеся в ожидаемых формах, походках, вон тот мужчина прихрамывает и опирается на трость с золотым набалдашником, который он стискивает в ладони, а под тонкой рубашкой при каждом шаге мускулы приходят в движение, соответствующее тяжести тела, она помнит само это движение, не лицо, женщина в очень короткой юбке, неплохо смотрится, раньше она могла себе представить, какой та видит себя в данный момент, сейчас ей этого уже не дано… и точно определенная часть моря, которое точно в этот час гаснет и сливается с небом…