Евгений Суворов - Голос [сборник]

Дважды появлялся он в иркутской квартире: один раз утром, чуть свет, и поздно вечером.

— Где он? — еще с порога спросил первый раз Игнат, заглядывая лейтенанту за спину.

Лейтенант хмуро посмотрел на бадонского бригадира и в свою очередь спросил:

— Кто?

— Федя, вот кто, — обиженно и в то же время требовательно сказал Игнат.

— Н-не знаю, — ответил лейтенант.

— А чего краснеешь?

Лейтенант дотронулся ладонью до своих щек, словно — на ощупь определяя, сильно он покраснел или нет, и так же испытующе посмотрел Фединому отцу в прищуренные глаза, не выдержал и отвернулся.

На столе, у окна, лежали разбросанные как попало книги, чистая бумага, карандаши. Над кроватью висела новенькая географическая карта СССР, на ней какие-то военные обозначения… Игнат задержал на них взгляд, отметил, что Москва от этих обозначений находится все еще в опасной близости. И уже сдержаннее сказал:

— Не морочь мне головы, лейтенант. Неужели Федя не зашел и не поговорил с тобой?..

Продолжая сочувственно взглядывать на старика, лейтенант подал ему плетеный стул и быстро исчез на кухне.

Он вскипятил на примусе чайник, усадил Игната за стол. Старик ни о чем не мог говорить и спрашивал только о Феде: он был уверен, что его сын прячется где-то здесь, поблизости…

Игнат оставил лейтенанту баночку свежего масла, с десяток яиц, меду и пожелтевшего зимнего сала, которое на вид было не очень, а на вкус — язык проглотишь.

— Эх, ты, — укорил он лейтенанта, когда они встретились во второй раз. — А еще на фронте был… командиром танка, а старого солдата за нос водишь… Может, Федька в шифоньере сидит?

Игнат, конечно, с отчаяния сказал последние слова, они у него сами собой вырвались, но лейтенант нисколько этому не удивился, подошел к шифоньеру, оглянулся, спрашивая взглядом: открывать?

— Не надо, — сказал Игнат, а сам подождал, когда тот откроет дверку желтого шифоньера.

Там не только Феди, но ничего, кроме офицерской одежды, не было…

И вдруг как ножом резануло по сердцу Игната: шифоньер, в котором не было ни одного женского платья, ни одной женской кофточки, кричал об одиночестве лейтенанта!.. Чисто прибранная комната, лучи солнца, легко проникающие через вымытые большие стекла, показались Игнату холодными, а живые цветы на подоконнике — неживыми…

«Где мать лейтенанта? Где сестра? Где его невеста?» — почему-то не у лейтенанта, а у себя мысленно спрашивал Игнат, не в силах сдвинуться с места.

Продолжая коситься на шифоньер, как на что-то одушевленное, Игнат осторожно спросил:

— Дружочек, у тебя есть кто-нибудь из близких родственников?

— Б-были… До с-сорок… п-первого… — медленно, с запинками говорил лейтенант, как будто доставал слова с высокой полки, до которой никак не дотянуться.

— Там все остались… — медленно проговорил Игнат и сердитым кивком указал в окно, на запад, где шла жесточайшая в мире война.

Лейтенант ничего не сказал, опустил взгляд и смотрел на свои сапоги, которые он каждый день чистил до блеска, как будто убеждал кого-то, что в тылу он ненадолго и не сегодня завтра окажется на передовой по всей форме, как и полагается офицеру.

«Что отвечать, — подумал Игнат, — когда и так видно: нет у него никого на всем белом свете! А в деревне держался, будто он маменькин сынок, будто его избаловали… Молоде-е-ец, не любит жаловаться…»

Была у лейтенанта, пока они сидели за столом, одна-единственная жалоба: самое тяжелое время, каждый человек на счету, а его на фронт не пускают! Говорят, выздоравливайте, а лечения — никакого! Один совет лучше другого: отдыхать, почаще бывать на свежем воздухе, не волноваться, не думать о войне… Тут лейтенант сам рассмеялся и Игната рассмешил. Разговор у него в военкомате получился примерно такой:

«О чем должен думать офицер в военное время, если не о войне?» — спросил он довольно-таки симпатичную молоденькую женщину, военврача.

«О чем-нибудь приятном», — ответила она и улыбнулась лейтенанту.

«О чем же?» — повторил свой вопрос лейтенант, считавший, что время сейчас для шуток неподходящее.

«В жизни много приятных вещей…» — нисколько не сомневаясь, ответила врач.

Она с удивительной теплотой смотрела в глаза лейтенанту. Он даже смутился и некоторое время молчал. «Вы мне нравитесь, лейтенант, — говорил ее взгляд. — Вы мне очень нравитесь!..»

Или в самом деле так ее взгляд говорил, или он все это придумал, но в нем что-то дрогнуло… Он конечно же ничему не поверил, пришел в себя и все тем же неподдающимся голосом попросил:

«Назовите мне хотя бы одну из этих приятных вещей… Хотя бы одну!»

Врач долго думала, а может, просто смотрела на него и, ничего не придумав, сказала, весело блестя глазами:

«Если у вас совсем нет фантазии, если вам не о ком думать, тогда думайте… обо мне…»

Им никто не мешал, — они были в кабинете одни, — и она, наверное, развлекала себя: ведь от этого никому плохо не было!

Лейтенант, сам не зная как, нашелся и сумел поддержать разговор, в котором чувствовал себя как рыба, выброшенная на берег.

«Так вы же сами, товарищ военврач, просили меня не волноваться!..»

Ответ ей понравился, — по крайней мере, так показалось лейтенанту, — и она сказала:

«А вы думайте обо мне повеселее!.. Я вам разрешаю… Только вам…»

Она засмеялась.

Ее смех был для него как музыка.

Никаким больным он себя в это время не чувствовал и впервые за много дней облегченно и радостно вздохнул: он уловил миг, когда началось его выздоровление.

Она все еще улыбалась, говорила ему такое, чему он верил и не верил и не знал, как себя вести с ней… Лицо у нее счастливое — как будто никакой войны и в помине нет, а есть только она, недавно закончившая институт, и молоденький, всегда подтянутый лейтенант, вернувшийся с фронта по ранению… «Такой милый, — читалось в ее глазах, — очаровательный лейтенант, мечтающий только о фронте…»

— Сильно заикался, когда говорил с военврачом? — спросил Игнат.

— Н-нисколько, н-ни разу, — заикаясь и краснея сильнее обычного, ответил лейтенант. — Д-думал, н-ну, все… пройду к-комиссию!

— Не вышло? — весело полюбопытствовал Игнат, довольный рассказом лейтенанта.

— Б-бесполезно.

— Не проворонь, лейтенант.

— Чего н-не п-проворонь?

— Понравился ты ей, вот чего. А то бы она с тобой шутки шутить не стала… Как же! К такому военврачу надо ходить на комиссию каждый день!

— Я и х-ходил, — помедлив, ответил лейтенант. — П-пока не в-выгнали…

— Она тебя не должна была выгнать…

— К-какая разница, другие в-выгнали.

— Другие не в счет, — сказал Игнат. — Такого, как сегодня, я тебя больше люблю. Молодец девка, все она тебе правильно сказала: выкинь скучные мысли из головы! А если она тебе… ну, сам знаешь, то приглядись… Оно и на фронте веселее, когда дома ждут. Ты ко мне прислушайся, я плохого не посоветую.