Роман Сенчин - Петербургские повести

Еще было. Уже когда он учился в Питере. Восемьдесят девятый год. Рядом с их училищем находилось еще одно, и между ними шла война. Дрались то и дело. Выходить на драку нужно было всем обитателям общаги. И во время очередной такой драки Колосов увидел у одного чувака из вражеского училища нож в руке. Сначала нож, небольшой, беловатый, а потом глаза. Глаза у чувака были безумные, звериные и смотрели на него. Искали, куда ударить. Колосов стоял в шаге… И тут на чувака налетел противник. Наверняка он не заметил ножа – налетел смело, ногой вперед, с криком под Брюса Ли: «Кия!» И чувак ударил его. А потом в общаге зашелестели: «Убили… Умер». Виновного искали долго, таскали на допросы всех, у кого были фингалы, разбитые костяшки пальцев… Колосов не сказал, кто был с ножом. Стукачество считалось самым большим позором, даже если стучишь на общего врага. И тот убийца продолжал учиться. Правда, массовые драки прекратились. Могли смахнуться один на один или двое-трое одного отпинать, но так, чтобы толпа на толпу с цепями и палками, уже не было…

В армии Колосова чуть было случайно не застрелил во время разряжания автомата сменяющийся часовой, а в девяностые, когда он входил в бизнес, смерть постоянно гуляла неподалеку и забрала многих и партнеров, и соперников. Они лежат на Смоленском кладбище, на Северном, Южном, двадцатилетние, тридцатилетние парни… Колосов добрался до сорока лет, и вот скоро ляжет и он.

– Ну ладно, ладно, ладно, – торопливым шепотом попытался себя успокоить.

Затушил окурок в пепельнице, подошел к столу, глотнул кофе. Хотел глотнуть еще, но не смог. Как отрава какая-то, будто действительно пробрались и всыпали в банку яда… Вылил кофе в раковину. Постоял, глядя, как коричневая жидкость исчезает под решеткой слива… Потом, чтобы чем-то заняться, стал мыть посуду.

Две чашки, бокальчик, две тарелки, вилка, нож, ложка… Но Колосов мыл медленно, тщательно, для каждого предмета капая на губку «Ферри». Хорошо ополаскивал тугой струей воды. Весь ушел в это занятие и даже пожалел, что посуда закончилась. Бросил губку. Вытер руки полотенцем.

Вспомнил: давно обещал купить жене посудомоечную машину. Но обещает и забывает – в последнее время не до этого было… А поставить надо. Надо. Вот и место есть – слева от раковины. Тумбочку, которая там сейчас, можно выкинуть.

И распаляя в себе уверенность, что установка посудомойки – важнейшее дело сейчас, Колосов быстро прошел в спальню, включил ноутбук.

Не обращая внимания, какие новости в «Яндексе», нашел сайты ближайших к дому магазинов техники. Набрал телефон одного. Не ответили. В другом сказали, что посудомоечных машин у них сейчас нет. В третьем обрадовались заказу, но когда услышали, что привезти и установить нужно сегодня же, заявили, что это невозможно.

Колосов почувствовал азарт. Он привык добиваться цели, много раз за минуту заключал рискованные и выгодные договоры, делал миллионные покупки. Неужели с какой-то посудомоечной машиной за пятнадцать тысяч не справится…

– Доставка во сколько обойдется? – спрашивал в трубку.

– Какой район?

– Адмиралтейский. Набережная Пряжки.

– Шестьсот рублей.

– Отлично. Дам две тысячи… А установка?

– Молодой человек, – вздохнула девушка-оператор, – дело не в деньгах. У нас график. К тому же сегодня – воскресенье. – «Воскресенье» она произнесла как-то благоговейно. – Доставка и установка не производятся.

– Но мне нужно срочно.

– К сожалению…

Ничего не добившись в реальных магазинах, Колосов стал изучать ассортимент и условия интернет-магазинов… И там то же – доставка и установка от трех до пяти дней.

– Не-ет, я вас ушатаю, – пообещал Колосов и тут же весь обмяк, ослабел, отвалился на покрывало; даже дышать стало тяжело от утомления, и липковатый холодный пот щекотал и колол лоб, спину, ноздри… «Как туберкулезник какой-то», – поморщился.

Снова, не в голове, а в груди, животе заколотились вопли: «Что ты делаешь?! Что-о?! Спасайся! Спасай себя и семью! Беги!»

Колосов вскочил, быстро прошел по спальне между кроватью и шкафом. Но в спальне было тесно, и он метнулся в большую комнату. Остановился посреди нее, огляделся, готовясь сорвать дорожные сумки со шкафа, сбрасывать в них необходимые вещи.

«Необходимое… необходимое…»

Но короткого размышления, что же необходимо взять, снова хватило, чтоб лишить сил. Колосов резко ослабел так, что чуть не упал. На дрожащих ногах добрался до кресла. Сжался, потом вытянулся. Мышцы ломило, как наутро после непривычной тренировки или с глубокого похмелья. Ломило, зудело, крутило…

Это в фильмах легко и просто – купил поддельные паспорта, надел темные очки и сел в самолет. И поселился на спокойном острове в Тихом океане. Или затерялся в одной из мировых столиц… Хм, да… Сотни фильмов с таким сюжетом… Идиоты, лгуны, халтурщики, неспособные выдумать что-нибудь оригинальное.

Нет, если бы раньше, заранее, еще когда узел только завязывался, то был бы шанс. Подготовиться, просчитать, купить через кого-нибудь… Хотя бесполезно это. Бесполезно. Везде найдут, отовсюду выдернут…

Он до последнего надеялся, по-настоящему не верил, что всё так плохо. Необратимо. Вроде бы намечались варианты выхода; раньше тоже случались напряги, серьезные трудности, опасные ситуации, и выпутывался. А тут… А тут оказался прижатым к стене. И уже никуда не деться, ничего не изменить. Не изменить. Никто не поможет – отказались, исчезли… А стену пробить невозможно.

И скоро его расплющат об эту стену.

Захотелось курить. Остро, невыносимо. Там, где находится солнечное сплетение, стало рваться и сосать. Всё остальное мгновенно исчезло, сделалось ерундой, остались только желание, необходимость – закурить, впустить в себя спасительный дым.

Как-то на цыпочках, покачиваясь, забежал на кухню, вытряхнул из пачки сигарету. Пальцы тряслись, губы, обмякнув, не могли удержать этот граммовый грузик… Кое-как, с трудом, долго щелкая зажигалкой, закурил. Сделал одну глубокую затяжку, другую, шумно, столбиком, выдыхал синеватый дым.

Небо было чистое, высокое. Хороший воскресный день середины мая. Сейчас бы одеться и пойти по каналу Грибоедова. Он любит… любил… да, он любил… уже любил, любил… любил гулять по каналу Грибоедова. Особенное место любимого города.

Другие каналы и реки – не считая, может, только Невы – прямые или мягко изогнутые, а канал Грибоедова петляет, как горная речка. Точнее, сначала ровно идет, а потом, после Казанского собора, начинает извиваться. Хм, словно те великаны, которым когда-то велели рыть его (Колосов с детства не мог отделаться от уверенности, что Петербург создали не обычные люди, а несколько великанов за одну белую июньскую ночь), добравшись до места, где строили Казанский, решили отдохнуть, выпили лишнюю бочку вина и стали чудить, заваливаясь с лопатой то влево, то вправо…