Степан Гаврилов - Опыты бесприютного неба [litres]

Весь оставшийся вечер мы провели кто как. Номад где-то, как всегда, гулял. Я лично занимался тем, что внимательно рассматривал самолет и всю эту коммутацию вокруг него. В фюзеляже были прорезаны аккуратные отверстия диаметром сантиметров в пятнадцать. Из них выглядывали небольшие колонки. Как уверял Андрэ, достаточно мощные, чтобы огласить округу с высоты птичьего полета, – не зря же он столько книг по электронике прочел за лето. Основная же задача состояла в том, чтобы заставить вибрировать все, что встретится на пути, поэтому главное достоинство колонок было не в громкости звука, а в его качестве. Ультрадаб должны были услышать не только люди, но и звери (в частности, шакалы и рукокрылые, не говоря уже о дельфинах).

Внутри маленького самолетика все было набито аккуратными пучками проводов, клемм и прочих коммутаторов. В кабине, помимо этого, мое внимание привлек микрофон – старый такой, хромированный и явно не предусмотренный базовой комплектацией крылатой машины.

Как они собрались на этом лететь, я даже не мог предположить. Но их холодный энтузиазм не оставлял сомнений в том, что все получится.

– Андрэ, а эта история про Егора. Ты к чему ее рассказал? – спросил я вечером.

– Для того чтобы качало, мы перепробовали много разной музыки. Номад голосовал за Ли «Скрэтча» Пэрри – ямайского патриарха даб-музыки. Неплохой вариант, но качество звука такое, что там ни о каких дополнительных частотах речи и не идет. Далее – по каталогу добросовестного ценителя вайба, но стопроцентной уверенности не было. А музыку Егора я услышал еще в Питере, однажды ночью зашел, будучи в кислоте, в один бар. И он там играл. Не помню, было это до его слияния или после. Короче, когда мы с Номадом решили провести ритуал, я отыскал Егора. Тогда это было не сложно – он уже слился и играл достаточно часто. Ему очень понравилась идея, он записал для нас ультрадаб. Для того, чтобы добиться нужного звука, он занес весь аппарат в холодный погреб. Чтобы реверб был соответствующий.

Андрэ поджег трубку.

– Кстати, теперь он только там музло и пишет. А в сам гараж машину стал ставить.

К вечеру мы заполнили еще две бочки.

На следующее утро меня разбудили глухие удары. Соня спала как ни в чем не бывало. Только-только рассвело. Я высунулся из-за большого лаврового куста, отделявшего место нашего ночлега от основного пространства поляны, и увидел Номада и Андрэ. Те глянули на меня, но тут же отвернулись, с видом «нам некогда даже здороваться с тобой».

Я оглядел поляну. Толстые канаты были натянуты из одного края поляны, где располагалась калитка, в другой, где зияло море. Канаты сложно переплетались, вились и узловались. Дерево, на котором висел самолет, тоже заметно изменилось. У него теперь почти отсутствовали ветки, их срубили – вся зелень лежала у корней, а рядом валялся влажный топор. Самолет покоился на кривой, теперь лысой вилке ствола. Еще движение, казалось, и самолет сломал бы ствол, встал бы на канаты, и… Снова оглядев конструкцию, я все понял.

– Запуск завтра с первым лучом, – поймав мой взгляд, сказал Андрэ. Он только что завязал довольно хитрый узел и теперь переводил дыхание.

Скоро проснулась Соня. Мы только позавтракали клубникой, когда дверь, отделявшая нашу поляну от леса, открылась. В проеме показалась форма проводника российских железных дорог. В одной руке, на запястье которой красовались часы «Монтана», гость держал длинную деревянную трубку с массивной чашей, в другой руке – свой пиджак. Вид у него был настолько невозмутимый и будничный, будто бы он только что вышел из вагона проверять у пассажиров билеты.

– Хорошая у вас дверь, добротная. У меня у бабушки такая же, – сказал Спирит и заботливо погладил мякиш дерматина. – Дров-то набрали?

– Можно и сходить, раз интересуешься, – отозвался Номад из самолета. Он укладывал здоровый пучок проводов.

Спирит закинул пиджак на забор, после чего аккуратно раскурил свою внушительную трубку, выпустил клубы тяжелого дыма, открыл дверь и вышел.

Я помог Андрэ скрутить пару кабелей и присел отдохнуть. Дверь снова открылась. Показались два добрых лица – Арина и Гера. Как и мы с Соней несколько дней назад, они застыли, глядя на величественную панораму необыкновенного райского сада перед ними. Не меньший восторг вызвал в них и самолет.

Вернулся Спирит и привел с собой длинного, тощего молчальника с кучерявыми волосами по пояс и длинной бородой. За его спиной болтался внушительный барабан джембе. Человек молча всем поклонился, уселся возле самого обрыва в позе лотоса. Глаз он не открывал до самого вечера.

Ближе к закату стали прибывать и другие люди. Сутуловатый маленький парень в огромных очках для кварцевания с такой же маленькой девочкой, стриженной, как героиня хентай, вошли и громко поздоровались с каждым, а потом отдельно – с солнцем. Красивый, ладный и слегка жеманный персонаж, одетый в идеально отглаженные черные брюки и обтягивающую, ослепительно-белую футболку, принес большой букет гладиолусов. Он так и ходил с ним до самого окончания нашего мероприятия.

Появился следом высокий, грузный, немного неуклюжий мужчина, открыто, по-детски улыбающийся. На плече он нес старый деревянный мольберт. И это только некоторые из присутствующих.

Вечером, когда солнце принялось обдавать нас приятным карамельным закатом, а море – менее старательно набегать на сушу, в центре поляны вспыхнул костер – Спирит зажег пламя от одной спички.

Андрэ передал гитару парню в очках для кварцевания, достал зажигалку и постепенно поджег сушняк во всех пяти, наполненных нами вчера, бочонках.

Потом Андрэ подвел ко мне абсолютно лысого, прозрачного гражданина с чуть нагловатым, но приятным взглядом. Из-за его плеча показалась девочка с ослепительно-зелеными волосами. Лысый отрешенно ухмылялся, без стеснения показывая зубные коронки.

– Егор, – прогундосил Андрэ.

– Бледный, – представился Егор и протянул руку.

Вскоре заиграли. Андрэ взял гитару и начал шлепать на ней что-то простое и приятное. Длинный тощий молчальник энергично застучал в свой джембе. Грузный мужчина с мольбертом заиграл на флейте. Поляна как будто бы тут же расширилась, несмотря на наступившие густые сумерки.

Мы слушали музыку и разговаривали с этими диковинными персонажами. В один момент из темноты вдруг вынырнул Номад, схватил меня под локоть и отвел за лавровый куст.

– У тебя кое-что для нас всех есть, – шепнул он, задорно улыбаясь.

– Не уверен, – ответил я и даже неожиданно заволновался – ну чем я мог быть тут полезен?

– Что-то, что не принадлежало тебе, а теперь принадлежит, – сказал Номад, почесал свою жиденькую бороденку и растворился в тени.