Лидия Сычёва - Мёд жизни [litres]

Оказывается, жизнь на девяносто процентов состоит из ненужных нам вещей и поступков. Это я поняла после смерти мамы.

Мне приснился сон – мама лежит в хате, под иконами, я держу её за руку, и вдруг чувствую пожатие, рука теплая, и я кричу: «Она ведь живая, она просто заснула!» И это счастье во сне… Долго ещё радостно было и наяву, будто она и впрямь живая.

Вспомнилось, как мы покупали табуретки. Специально поехали на рынок. Мама мне говорит: «А то если я „того“, так и положить не на что».

А я зорко гляжу на базаре по сторонам, ещё издали увижу табуретки, и отвлекаю, отвожу её в другую сторону.

Зимой приехала, а табуретки куплены. Без меня.

А 2 мая её не стало.

Мама была очень думающим человеком, рвущимся в тенетах беспросветного быта.

Почему моя старшая сестра заболела тяжело и неизлечимо? Почему погиб брат? Почему мама моя перенесла столько страданий? Неужели логика и смысл жизни в следовании за природой, за её неумолимыми законами? И не надо отступаться от земной любви, от ее зова, даже из приличий, из «долга»?! А как же совестливость – неужели это только христианский предрассудок?! Но ведь нелюбовь отравляет не только твою собственную жизнь, но и будущую судьбу детей, внуков… Кто же прав?!

Жизнь так быстро проходит, а я внутренне всегда жила в неспешности и не считала годы. Много времени тратила на переживания (на безответное чувство, например), мало – на комфорт, зарабатывание денег. Кто же будет сводить баланс? И что зачтётся? Гармония? Я пыталась её постичь, и быстрее всего пролетели счастливые годы. В них я проживала страдание, накопленное прежде.

Горе может быть таким большим, что в нем теряешь остатки убежденности.

Горя свалилось на нас так много, что оно даже чуть разделило нас.

Когда же мы ближе к истине: когда летим на крыльях счастья, когда всё разбито горем и отчаяньем, когда наступает серая беспросветная полоса «равнодушия», «бесстрастности»?

Я не знаю.

Мама умерла, но она со мною. Нет будущего, а прошлое вспоминается и исследуется без конца.

Смерть мамы должна была, наверное, мобилизовать меня, а она «потрясла основы».

Пока человек убежден, что он счастлив, никто не уверит его в обратном, даже если он нищ и ходит в рубище.

Но если человек теряет убежденность, «стабильность» вокруг не спасает – всё рушится.

Как же обрести равновесие? Как вернуть силы? Давно я не была в такой яме…

Вдруг я поняла, что тот дом, где серебристый тополь, где мама, где стена кукурузы, вишнина необорваная – он словно остался где-то в моем воображении. А этот дом уже будет не вполне мой – дом отца, сестры… А мне даже на могилу не очень хочется прийти…

И тут меня поразила мысль – сколько ничтожных художественных образов запечатлено людьми, а сколько достойного памяти и внимания никому не известно! И навести здесь справедливость не представляется возможным. Но так заполонить убогими метаниями убогих людишек мысленно-чувственную жизнь общества!.. А мама моя – вне известности.

В чём состоит смысл художественного творчества и жизни? Писатель бьётся, тщеславится, он известен при жизни, пусть его будут читать потом ещё лет двести после смерти (если будут). И – всё… А сколько духовных сил потрачено! Сколько жертв принесено! И всё во имя чего? Неизвестно.

Смысл жизни состоит в том, чтобы жить при жизни. Но как? Мне кажется, моя мама как раз и давала пример такой жизни – жить своим трудом, всем помогая, не допуская излишества ни в быту, ни в еде, ни в одежде. Она уставала, конечно, безумно – от работы, от тоски по погибшим детям, от тревоги за детей живущих, от отца, с которым у неё не было понимания. Оттого и мечтала она: «Если б повторить, я б жила одна, ни за кого б замуж не пошла».

Москва загажена, задымлена, прокурена, просмогована, провонялась пивом, собачьими экскрементами, изношена скученностью задерганных людей.

Хочется уехать куда-нибудь, чтобы побыть одной, совершенно одной.

Ещё прошлым летом в Юрьевце даже после смерти сестры я была намного ближе к счастью, чем сейчас. Вернулась из отпуска к родителям, читала Гамсуна в самой дальней комнате, лежала на продавленной кровати, как в люльке, и думала: «Боже, как хорошо быть дома!»

Почему же и это счастье у меня отнято?

Все наши хилые попытки разгадать жизнь, все наши религиозные и философские построения ничего не стоят по сравнению с той истиной, которая есть. Лучше уж совсем не думать на эти темы. И действительно, люди, малоразмышляющие над плодами с древа познания добра и зла, кажется мне, намного счастливее – в быту и в жизни. Ну, мелки, ну, на ладони все, ну, живут со страстишками… И что? Кажется, что чем примитивнее истины, вбитые в человеческую голову, тем более это существо счастливо.

Жизнь – свечечка, так быстро она сгорает. А может, жизнь – это трепетная свеча, которую мы затепливаем в храме перед всемогущими и печальными ликами?!

В кармане маминой «кухвайки» – два сильно неполных спичечных коробка, удобный мелок (портновская привычка, что-то написать, отметить), две разные пуговички – красненькая и темная (где-то подобрала) – бережливость, можно потом пришить, применить. Да, и завязанные в узелок семена – в марле.

Погружаясь в мир дома, семьи – каким суетным и ненужным кажется отсюда многое! Особенно – литература.

Истинную цену многому осознаешь только после потери. Оказывается, мама – это не просто родной человек, не просто дом, не просто тепло и понимание, не просто «гостинчик». Мама – это глубинная и, может быть, единственная связь с вечностью, со всем миром, со Вселенной, со всем счастьем и радостью. И что происходит с человеком, когда умирает мама? Неужели эта нить рвется навсегда? И видят ли души умерших нас своим духовным оком?

Мы все живем в заблуждениях разных степеней.

«Красота ты моя белая!», «Ягода ты моя зеленая!» – помню, в детстве говорила мне мама. При всей своей внешней суровости она была очень нежным человеком с ранимой душой. Мама жила по высочайшей нравственной планке, не замечая этого, и всегда поражалась, когда не встречала подобных качеств в людях.

Природный дар слова, природный ум, отличный вкус, и – простота, доброта, уникальная честность. А трудолюбие? А воля? А бесконечные стройки-постройки? А четверо детей (двоих похоронила)? Нет, вы попробуйте при таких испытаниях прожить 72 года! И умереть – в силе, с большим запасом жизни.

Большой интерес к людям, к новостям (не для праздности, а для размышлений и выводов). Большой интерес к траве, к дереву, к поросенку, к Библии, к неуклюжему стихотворению в районной газетке. И – малый интерес – к себе, к своему здоровью и самочувствию.