Виктор Пелевин - Сумасшедший по фамилии Пустота [сборник]

— Жень Ци, Жень Ци… — пробормотал Юань Мэн. — Голову, может, и не отрублю, но в ссылку точно отправлю.

— Чего? — спросил врач. — У вас были какие-то галлюцинации в коме?

— Не в коме просто, но в Коми я был, — тихо сказал Юань Мэн.

— Как? — спросил врач.

— Так, — сказал Юань Мэн. — И вы сами, в сущности, тоже в Коми. А в ссылке тут мы все.

Врач посерьезнел и внимательно посмотрел на Юань Мэна.

— Придется тебе, братишка, у нас маленько зависнуть, — сказал он и отошел от кровати.

Два дня подряд Юань Мэн отдыхал, глядя на ползавших по потолку и стенам тараканов. Они были большие и умные и могли планировать со стен на пол. Сосед по палате рассказал, что раньше таких тараканов не было и этот вид называется «новый прусский» — от свободы и радиации их развелось видимо-невидимо. Он даже читал стихи поэта Гумилева про какую-то болотную тварь, у которой мучительно прорезались крылья, но Юань Мэн не особо слушал.

Иногда к нему подходили врачи и задавали идиотские вопросы. Юань Мэн на вопросы не отвечал, а прятался под одеялом и думал. А на третий день рано утром он встал, надел свой грязный халат и пошел к выходу.

По дороге он украл со стола старый скальпель. Его пытались остановить врачи, но он сказал им, что, если они это сделают, их замучает совесть, отчего врачи побледнели от страха и расступились. Юань Мэн нашел их уважение к моральному закону достойным восхищения. Он не знал, что перед ним в палате лежал долгопрудненский авторитет по кличке Вася Совесть, который остался очень недоволен едой и тараканами и обещал разобраться.

Выйдя в тундру, в которой повсюду стояли уродливые каменные дома, Юань Мэн поймал голубя, вымазал ему одно перо из хвоста желтой грязью с обочины, привязал его за длинную веревку к своему пальцу и остановил такси. Поскольку он уже знал, как ведут себя шоферы в нижней тундре, он не стал тратить времени на разговоры, а приставил таксисту к горлу скальпель и велел ехать в ту сторону, куда полетит голубь. Шофер не стал спорить.

По дороге он затормозил только один раз — когда Юань Мэн захотел рассмотреть памятник Мейерхольду, о котором ему рассказывал старый шаман. Это был высокий бетонный обелиск, к которому была приделана вечно падающая трапеция с парящими вокруг голыми боярами из бронзы. Таксист сказал, что скульптор Церетели сначала хотел продать эту композицию как памятник героям парашютно-десантных войск, но потом, когда десантные войска расформировали, переосмыслил уже отлитые статуи.

Голубь летел зигзагами, и машина Юань Мэна часто цепляла другие машины. Некоторые из них были очень красивыми и наверняка дорогими, и сидевшие в них люди с золотыми цепями на шеях злобно щурились и топырили пальцы. Юань Мэн догадался, что это местные чиновники, которые хотят объяснить ему, сколько у них оленей, чтобы он их уважал. В ответ он показывал один палец, средний, чтобы они поняли, что хоть оленей у него совсем нет и он в мире один, зато, по всем китайским понятиям, стоит точно посередине между землей и небом.

Скоро машина выехала из города и стала плутать по разбитым дорогам. Голубь летел то в одну сторону, то в другую, и машина несколько раз увязала в грязи. Шофер еле успевал выруливать между стволов и пней. И вдруг голубь сел на капот.

Юань Мэн велел затормозить, вылез и огляделся. Машина стояла на круглой поляне со следами от костров, а из низких туч, которые почти цепляли за верхушки деревьев, свисал знакомый шелковый шнур.

Юань Мэн, собственно говоря, этого и ожидал. Отпустив голубя, он забрался на крышу машины. Таксист предательски нажал на газ, но Юань Мэн успел подпрыгнуть и уцепиться за шнур, который сразу же стал подниматься вверх. И, когда он еще виден был в зеркало спешащему назад в нижнюю тундру таксисту, до его ушей уже долетали звуки цитр и гуслей, а вскоре (в этом он был не вполне уверен, но так ему показалось) послышалось печальное пение его любимой наложницы Ю Ли и яростный лай придворного пекинеза, который никак не мог взять в толк, за что его поймали, дали сорок шлепков по заду и заперли в клетку.

А сорок шлепков по заду он получил, понятное дело, не за то, что ему приснился сон, в котором он стал колдуном при гуннском хане, а за то, что в этом сне он обнаглел настолько, что осмелился назвать котлы для варки баранов «Поющими Чашами».

Не надо быть специалистом по так называемой культуре, чтобы заметить общий практически для всех стран мира упадок интереса к поэзии. Возможно, это связано с политическими переменами, случившимися в мире за последние несколько десятилетий. Поэзия, далекий потомок древней заклинательной магии, хорошо приживается при деспотиях и тоталитарных режимах в силу своеобразного резонанса — такие режимы, как правило, тяготеют к магии и поэтому способны естественным образом питать одно из ее ответвлений. Но перед лицом (вернее, лицами) трезвомыслящей гидры рынка поэзия оказывается бессильной и как бы ненужной.

Но это, к счастью, не означает ее гибели. Просто из фокуса общественного интереса она смещается на его периферию — в пространство университетских кампусов, районных многотиражек, стенгазет, капустников и вечеров отдыха. Больше того, нельзя даже сказать, что она совсем покидает этот фокус — ей удается сохранить свои позиции и в той раскаленной области, куда направлен мутный взгляд человечества. Поэзия живет в названиях автомобилей, гостиниц и шоколадок, в именах, даваемых космическим кораблям, гигиеническим прокладкам и компьютерным вирусам.

Последнее, пожалуй, удивительнее всего. Ведь по своей природе компьютерный вирус не что иное, как бездушная последовательность команд микроассемблера, незаметно прилепляющаяся к другим программам, чтобы в один прекрасный день взять и превратить компьютер в бессмысленную груду металла и пластмассы. И вот этим программам-убийцам дают имена вроде «Леонардо», «Каскад», «Желтая роза» и так далее.

Возможно, поэтичность этих имен есть не что иное, как возврат к упоминавшейся заклинательной магии. А может быть, это попытка как-то очеловечить и умилостивить всемогущий полупроводниковый мир, проносящиеся по которому электрические импульсы определяют человеческую судьбу.

Ведь богатство, к которому всю жизнь стремится человек, в наши дни означает не подвалы, где лежат груды золота, а совершенно бессмысленную для непосвященных цепочку нулей и единиц, хранящуюся в памяти банковского компьютера. Все, чего добивается самый удачливый предприниматель за полные трудов и забот годы перед тем, как инфаркт или пуля вынуждают его покинуть бизнес, это изменение последовательности зарядов на каком-нибудь тридцатидвух-эмиттерном транзисторе из чипа, который так мал, что и разглядеть-то его можно только в микроскоп.