Барбара О'Нил - Когда мы верили в русалок [litres]

Довольно долго.

А Билли был хитер. Однажды вечером заказал клубничный дайкири, отпил из бокала несколько глотков, а остальное предложил мне. Все танцевали под музыку группы, исполнявшей тяжелый рок. Царила шумная атмосфера накаленного буйства. Мама была навеселе, громко смеялась, и я знала, что она злится на отца.

Я выпила дайкири и бросилась танцевать. Где была Кит, не помню. Честно говоря, я много что не помню о том вечере, как ни напрягаю память. Многие годы я думала, что часть тех воспоминаний – это плод моего воображения.

Куда мы пошли? Куда-то за пределы центральной зоны ресторана. В какое-то темное место. И вдруг он перестал быть милым и добрым. Я помню, что ужаснулась, увидев, как он вытащил свой пенис. А потом он зажал мне рот ладонью и пригрозил: «Если скажешь кому-нибудь, вашему Угольку горло перережу».

И я делала все, что он велел. И позволила ему делать все, что он хотел – мне даже думать об этом тошно. Иногда я слышала неподалеку смех матери или чей-то разговор, самый что ни на есть обычный. Музыка не затихала ни на секунду, перекрывая звуки, что он издавал. А мне он заткнул рот.

Я никому ничего не сказала. Молчала все лето.

А к тому времени, когда все закончилось, жаловаться было поздно, даже Дилану. Думаю, он и сам догадался, но я тогда уже утратила непорочность, стала гадкой и грязной, грязнее некуда. Я сгорала от стыда, сама себе была отвратительна – настолько, что думать об этом не могла, не говоря уже о том, чтобы кому-то рассказать. Даже Кит.

Думая об этом теперь, я хочу вернуться в ту пору и вложить в руки той девочки какую-нибудь железяку. Хочу встряхнуть своих нерадивых родителей, молотком размозжить голову насильнику.

Хочу, чтобы та маленькая девочка открыла свою тайну сестре, призналась Кит в том ужасе, что с ней произошел. Кит убила бы его. Убила бы.

Он до сих пор мелькает на телевидении, и, казалось бы, выглядеть он должен потасканным, омерзительным, но в юности внешне он был прекрасен и, повзрослев, стал симпатичным мужчиной. Иногда я думаю, сколько же еще девочек он…

Если б я осталась Джози, осталась в США, я выдвинула бы против Билли обвинение. Присоединилась бы к движению #metoo.

А может, и нет.

Я никогда не отличалась храбростью. Не была ни добродетельной, ни благоразумной.

Не умела прощать.

Комок в моей груди, где живет Билли, холодный и твердый, но окружающие его ткани пылают ненавистью к матери. Мне казалось, я примирилась с ней, но, наблюдая, как растет Сара, я ясно понимаю, что по вине матери мы были абсолютно беззащитны и уязвимы, и думаю: «Как она допустила, чтобы такое случилось со мной?» На что она рассчитывала, оставляя без присмотра двух маленьких дочек в лесу взрослых, постоянно толпившихся на террасе «Эдема»? В лесу взрослых, которые были пьяны (это в лучшем случае), обкурены или одурманены кокаином. Да и отец тоже хорош. Впрочем, он постоянно был на кухне. А вот мама все время крутилась среди гостей.

На что она рассчитывала?

Под утро дождь начинает утихать, его исступленная какофония постепенно сменяется монотонным убаюкивающим фоновым шумом. Саймон мирно похрапывает рядом, своей огромной ладонью, которая лежит на моем бедре, словно цепью, привязывая меня к себе. В комнатах, что расположены дальше по коридору, в своих кроватях спокойно спят дети. О такой вот семье я отчаянно мечтала в детстве. И свою мечту я воплотила в жизнь. И себя из потерянной пьяной скиталицы трансформировала в целеустремленную успешную деловую женщину.

Я спаслась. Избавилась от той женщины, какой стала после Билли. Я вернула себя самой себе, перекроила себя, стала женщиной, которой теперь горжусь.

Я и сделала бы это опять. Сделала бы тысячу раз, если б пришлось.

За окном бушует ураган, а я, довольствуясь той утварью, что есть в номере, пеку брауни. Особенные брауни. По старинному рецепту, который я взяла с сайта компании «Херши». Процесс приготовления теста успокаивает нервы, снимает напряжение в спине. Находясь столь далеко от всех, кого я знаю, от всего, что мне привычно, я не чувствую твердой почвы под ногами. Так и кажется, что ураган сейчас подхватит меня и понесет по воздуху, как Дороти.

Джози, Джози , думаю я, где же ты, черт возьми ? Теперь я ругаю себя за то, что отклонилась от цели и поехала кататься на серфборде вместо того, чтобы искать сестру. Меня раздирают противоречивые чувства. Вроде как я и хочу найти ее, но ведь, если найду, мне придется заново пережить многое из того, что я давно похоронила.

А хочу ли я ее найти? Может быть, лучше не будить спящую собаку.

Только надо признать, что жизнь моя настолько скудна, что и жизнью-то это не назовешь. Может быть, если найду Джози, это как-то поможет мне обрести душевный покой и у меня появится пространство…

Для чего?

Не знаю. Чтобы что-то изменить в своей судьбе.

Брауни готовы, я достаю их из духовки и, с наслаждением вдыхая душистый шоколадный аромат, ставлю на стол. Пусть пока остывают. Стихия за окном рвет и мечет, и мысли мои скачут, как бешеные.

Услышав стук в дверь, я лечу ее открывать, словно на крыльях. Это Хавьер. Стоит на пороге с бутылкой вина и коробкой, в которой лежат продукты.

– Я беспокоился о тебе, – произносит он. – Можно войти?

– Да, пожалуйста. – Я забираю у него вино и продукты, ставлю их на стол и бросаюсь к нему, обхватив руками за пояс. Вдавливаюсь в его плотное тело. По-моему, он на мгновение опешил. Наверно, надо бы отстраниться. Но я чувствую себя ужасно потерянной, измученной и… юной. А он для меня как спасательный плот.

После секундного колебания он заключает меня в кольцо своих рук.

– Боишься?

– Нет, – отвечаю я. – Не урагана. – Я поднимаю голову. – Просто не хочу быть одна в такую непогоду.

– Я тоже. – Он целует меня и затем ведет к кровати у окна. Мы вместе валимся на постель и под вой свирепствующей бури предаемся любви. В комнате пахнет шоколадом и озоном.

На этот раз все по-другому. Я сознательно не тороплюсь. Стелюсь губами по его телу, вдыхая запах кожи, разглядывая внимательнее. Живот у него чуть мягкий и очень чувствительный, и я уделяю ему время: целую, ласкаю языком. Бедра у него мускулистые, покрыты темными волосиками, на которые я старалась не смотреть, когда одежды на нем было чуть больше.

Он тоже не спешит, руками трогая все, что видят его глаза, – мои груди, бока, шею, которую он целует, целует, целует, целует, пока я не начинаю извиваться и хохотать. Тогда он пленяет мои губы, и его пальцы ныряют в развилку меж моих ног. Я почти мгновенно достигаю оргазма.

После, обнаженные, мы лежим, распластавшись под взглядом ночи. Я блаженствую в этой сокровенной близости, но удовольствие омрачает пульсирующая во мне рябь предостережения.