Сергей Алексеев - Хлебозоры

Остался теперь Степан Петрович один за всех в Великанах. За счетовода, за кладовщика, за возчика, поскольку последний трактор давно стоял сломанным.

Ледянка кончалась, и в просвете визиры уже виднелось плотбище. Горы сосновых кряжей ярко желтели на заснеженной Рожохе, угловато торчали пятитысячные маты на речном, затопляемом откосе, а рядом суетились женщины с крючьями в руках, катали гулко звенящие бревна, перекликались — бойся! Раз-два-взяли!.. Горели костры, возле которых грелись и махали головешками маленькие ребятишки. Христолюбов остановил мерина на склоне берега, чтобы легче сгружать лес, развязал веревку. От штабеля, заметив Степана Петровича, побежала Катерина, замахала рукой.

Степан подобрал стяжок и начал сваливать бревна. Женщины стояли поодаль, уперевшись крючьями в землю, тихо переговаривались и смотрели в его сторону.

— Степан, Степан! Уполномоченный приехал, — торопливо заговорила Катерина. — Нас вызывал…

— Знаю, Катя, — перебил Христолюбов. — Ты вот что, ты с завтрашнего дня ступай-ка черемушник рубить. Все к дому поближе…

Катерина прижала к груди киянку и узкую стамеску — инструменты маркировщика, в растерянных глазах копилась надежда.

— Не обижайся, Катя, — вздохнул Степан. — Я ж тебя временно ставил…

— На черемухе пайка маленькая, — пожаловалась Катерина. — А нас, едоков-то… Не протянем…

— Пайка лесорубная останется, — заверил Христолюбов. — Как-нибудь, Катерина. Как-нибудь…

И пошел с плотбища в гору, к засыпанным под окна великановским избам. Контора была недалеко, но Степан Петрович свернул на другую улицу и направился к избе Валентины Глушаковой. Призывник Михаил, несмотря на мороз, в одной рубахе метал сено под крышу стайка.

— Ухожу я! — похвастался он, работая вилами. — Весной мамке некогда будет сметать, останется под дождь, погниет…

Сама Валентина стояла у плиты, жарила картофельные напополам с тертым орехом-рогульником драники и беззвучно плакала. Слезы падали с ее красною лица и шипели на раскаленной чугунине. Степан молча достал бумагу, карандаш, пристроившись у печки, написал записку.

— Пошли парня на Божье, — сказал он тихо и виновато. — Пускай дадут пять фунтов муки и оковалок мяса. Сахару нету, так полфунта конфет дадут. Постряпай там что… Проводи, как полагается.

— Ой, спасибо тебе, Петрович! — оживилась, заплакала в голос Валентина. — Горюю, проводить-то по-людски нечем…

— Не мне спасибо, — проронил Степан. — Парнишкам с военобуча. Харчи-то ихние… Вот как живем мы, Валентина в одном месте отрываем, к другому пришиваeм… Да ничего, не век же этой войне…

Валентина спрятала записку, схватила телогрейку. В избу зашел раскрасневшийся, сияющий Михаил.

— Ты, мамка, не забудь: корова у нас сразу после рождества отелится. Смотри, не прокарауль, сарай-то холодный, не успел перебрать…

— Не забуду, сынок, не забуду!

— Потом напишешь мне на фронт.

— Напишу. — Она спохватилась: — Петрович, ты на проводины-то приходи! Нынче вечером, как бабы с работы вернутся.

— Ладно, — пообещал Степан, держась за дверную скобу. — Если не заберут — приду…

Христолюбов зашел в контору, где было натоплено, душно и сине от махорочного дыма. «Фронтовика прислали, — в последний раз подумал он, открывая двери. — Чтоб устыдить покрепче…»

В комнате, где была бухгалтерия, нарядная и одновременно «кабинет» Степана Петровича, за длинным непокрытым столом с лавками сидел Андрей Катков, парень лет тридцати, родом из соседней Полонянки. Был он в гимнастерке, без ремня и погон, на груди — пригоршня медалей, в углу — черные, облупленные костыли.

— Андрюха?! — Степан сорвал шапку и хлопнул ею по столу. — А где уполномоченный-то?

Катков, держась за стенку, выбрался из-за стола, пожал Степану руку и сел на скамейку, под окно. Не улыбнулся, не обрадовался — виделись еще до войны! — боднул головой воздух и насупился.

— Мне передали, аж из области приехал, — продолжал Христолюбов. — Думаю, Петровский не одолел меня, так в область нажаловался…

— Я уполномоченный, — хмуро проронил Андрей. — Петровский на фронте…

Степан сел верхом на лавку, присвистнул, разглядывая Каткова.

— Значит, ты… Один приехал или с милиционером? Петровский грозился и милицию привезти.

— Один…

— Та-ак, — протянул Христолюбив. — Ну, а линию какую поведешь? Эстакады разрешишь строить? Или опять запрет? Опять бабам пупы рвать?

— Линия у нас одна: стране нужен лес, — Катков тряхнул головой, будто забрасывая свисающие волосы. Но забрасывать было нечего. На стриженной под машинку голове Андрея виднелось несколько проплешин от недавно заживших ран. Катков исподлобья глянул на Степана, отвернулся.

— Ты когда стареть будешь? Сколь помню — все такой же…

— А белой масти люди не седеют, — улыбнулся Христолюбов. — Поседеют, так не видать все равно… Петровский тебе про меня все доложил?

— Доложил, — бросил Андрей. — Да и без доклада все ясно. На всю округу гремишь, Степан Петрович. Думал, в верхах только про тебя говорят, а сюда приехал — твое имя с уст не сходит.

— А как же, один ведь остался, да и ростом я высокий, не спрячешься, издалека видать… Линия, говоришь, одна? Значит, приехал из партии исключать? С работы снимать? Ну, давай, действуй по закону. Я ничего не скрываю. За быка пытать будешь?

— За быка и жеребенка, — поправил Катков. — И еще кой за что…

— Ну-ну, давай, — усмехнулся Степан. — Петровский тот сразу кулаком по столу начинал стучать. В это вот место, — показал на столе. — Глянь, там не треснуло? А то как даст — лампа тухнет. Здоровый мужик…

— Хватит, Степан Петрович! — не поднимая головы, оборвал Андрей. — Больно говорливый стал…

— Это я от радости, товарищ уполномоченный, — засмеялся Степан. — Шел сюда — думал, все, с ребятишками попрощаться не успею. А тут вон какая неожиданность — земляк! От души отлегло…

— Ничего, я сейчас положу на твою душу, — сурово проговорил Андрей и дернул головой, хватаясь за затылок. — Согласно акту в прошлом году у тебя бык хребет сломал?

— Было дело, — согласился Степан Петрович. — Прирезали.

— А нынче что? Опять хребет сломался?

— Нет, нынче ногу сломал. Бык-то квелый был, доходной, кости ослабли…

— И у жеребенка ослабли? — Катков глянул в упор.

— У какого жеребенка? — приподнялся Степан. — Среди коней падежа не было. Пойди пересчитай: все по книге.

— Ты его в книгу и не вносил! Целый год в лесу прятал!

Христолюбов пересел на угол и отвернулся к окну.

— Овчинников на меня доказал? Ну и нашел кого слушать…

— Ты что, Степан Петрович, дурака-то валяешь? — чуть сбавив тон, сказал Катков. — Привык Петровскому хитрить, но мне-то не надо. Я тебя знаю… Ну давай всю тягловую силу под нож пустим, поедим к чертовой матери, а потом? Видали руководителя такого! А на чем лес вывозить, пахать на чем?