Алла Горбунова - Конец света, моя любовь [litres]

У психолога-эзотерика был сосед – философ-разнорабочий. Он был полным лузером, а кроме того, чистым, прекрасным и возвышенным человеком. Зарабатывал он немного, а заработанное тратил на героин. Он тоже писал роман и хотел выразить в нем три свои главные мысли:

1) Жизнь – говно.

2) Смысла жизни не существует.

3) Все сдохнут, и туда им и дорога.

Но голубь насрал ему на голову, и на него снизошел Дух. В его романе, независимо от его воли, действовали люди, у которых все получалось. Их мысли были материальны и сбывались, их воля была способна менять мир. Они творили, и звери и птицы слушались их; они творили и не уставали от дел своих, ибо видели они, что дела их хороши. Дни свои они заканчивали старыми, мудрыми и просветленными, ни о чем не жалея и целиком принимая мир. В творчестве своем они обретали бессмертие и вечное счастье.

Ни психолог-эзотерик, ни философ-разнорабочий не дописали свои романы. Психолог-эзотерик забросил свой, потому что он отвлекал его от частной практики и зарабатывания бабла, плюс его напрягало, что получается какая-то мрачная непонятная хуета. Философ-разнорабочий не закончил свой, потому что, во-первых, не верил в то, что он писал, а во-вторых, сдох от передоза героина.

Голубь же продолжает срать на головы кому ни попадя.

В общем, бывает по-всякому.

В дурдоме пациентам на занятии по терапии творчеством задали написать сочинение на тему «Мой первый схизис».

Пациент Демидов написал про то, как когда-то, когда он был ребенком, они с матерью ехали в метро, и на скамейке перед ними, положив ладошку под щеку, спал бомж. У него была борода, похожая на желтое мочало, и старое сморщенное лицо. От него пахло. И Демидов сказал маме, показав на бомжа: «Фу, кака!» А мама ему сказала: «А ведь этот человек был для кого-то любимым сыном, самым прекрасным на свете, как ты для меня. А ведь в этого человека когда-то кто-то влюблялся и мечтал о нем». И вот тогда в голове у пациента Демидова впервые не сошлись концы с концами.

Кстати сказать, пациента Демидова привезли в дурдом после длительного периода бомжевания.

Пациент Смирнов написал про то, как они шли с горячо любимой бабушкой по улице и увидели сизых голубей. «Гули-гули», – сказал Смирнов. Бабушка Смирнова сказала ему: «Голуби – хорошие птицы. Их нельзя обижать». Голуби ворковали громко, как мурлыкающие коты, прогуливаясь на весеннем солнышке. Маленький Смирнов улыбался, хлопал в ладоши и говорил: «Гули-гули». На следующий день соседский мальчик Никита на глазах у Смирнова убил голубя – разбил ему камнем голову, а потом еще свернул шею. И вот тогда в голове у пациента Смирнова впервые не сошлись концы с концами.

Кстати сказать, пациент Смирнов – тяжелый садист, и в дурдом его сдали соседи по коммуналке, когда он снял шкуру чулком с их кошки.

Пациент Конюхов был нетворческим человеком, и не склонным к самоанализу. Ему трудно было самому придумать сочинение про «Мой первый схизис». И, когда к пациенту Конюхову пришла его старая мать проведать его и принести пряников и сигарет, пациент Конюхов попросил ее зайти дома в интернет и скачать ему какое-нибудь готовое сочинение на тему «Мой первый схизис». Старая послушная мать, которую Конюхов избивал годами, пришла домой и стала искать в интернете такое сочинение, но нашла вместо этого стихотворение Ярослава Могутина «Мой первый кулак»: «я хотел его выебать но у меня плохо стоял у меня всегда плохо стоит на кокаине поэтому я уже окончательно расслабился впав в состояние полного охуения и рабской покорности а он начал шурудить во мне пальцами постепенно засунув в меня всю пятерню сложенную лодочкой мне уже казалось что это предел но он знал свое дело и после недолгих усилий во мне уже был весь кулак первый кулак в моей жизни мне даже показалось что по этому поводу прозвучал какой-то зубодробительный вселенский аккорд». Это стихотворение, в котором она не поняла ни одного слова, она и переписала от руки для сына. Что такое «схизис», она все равно не знала, а вот увесистый кулак своего сына помнила хорошо и решила, что и так сойдет. Это стихотворение пациент Конюхов и представил в виде своего сочинения.

Позевывая, с тоской читал сочинения пациентов психотерапевт Лифшиц, и только на сочинении Конюхова оживился. На следующий день он вызвал к себе пациента Конюхова и смотрел внимательно и заинтересованно на его брутальную слабоумную физиономию и огромные кулаки. И вот тогда в голове у психотерапевта Лифшица впервые не сошлись концы с концами.

Пациент У. ходит одновременно к психиатру и психоаналитику. К психоаналитику дважды в неделю, а к психиатру дважды в год, за рецептами. К психоаналитику он ходить очень любит, а к психиатру не любит. Дело в том, что с психиатром и психоаналитиком приходится ему прибегать к разным дискурсам.

Например, спрашивает его психоаналитик: «Что в вас изменилось за последние десять лет?» И пациент У. отвечает подробно про то, как он дошел до жизни такой и во что превратился и к чему все дело идет. Рассказывает, что он конченый человек, без будущего, опустившееся ничтожество, и все, что было для него свято десять лет назад – ныне продано и проклято. Рассказывает, что потерял все – семью, карьеру, любовь, что спит теперь со всеми подряд, и единственная радость – упороться наркотиками. Рассказывает, что у него развивается апато-абулический синдром, что он не способен добиться ничего, нет воли, и все безразлично, и только лежит дома пластом, не может ни читать, ни писать, ни работать, и мать-пенсионерка его содержит, а он все думает о самоубийстве, но решиться не может. У психоаналитика – эмпатия, а пациенту У. – чистая радость, что кто-то его принимает таким, какой он есть. Тем более что для психоаналитика нет понятия нормы, и он не верит, что У. конченый псих, что бы он о себе ни говорил.

Но вот все закупленные впрок лекарства кончаются, и У. приходится идти к психиатру за рецептами. Прежде чем их выписать, психиатр разговаривает с У. и спрашивает что-нибудь такое, ну, например, опять же: «Что в вас изменилось за последние десять лет?» Пациент У. понимает, что психиатр это спрашивает, чтобы понять, насколько глубоко деградировал У., и не выписать ли ему чего-нибудь тяжеленькое, галоперидол, например. Галоперидола У. не хочет, потому что он у него уже десять лет как живо стоит в памяти. И вот тут-то пациент У. меняет дискурс: «Мне кажется, я стал гораздо лучше, – говорит У., – стал более спокойным человеком, более зрелым. Лучше понимаю жизнь, приобрел бесценный опыт. Развелся – но это к лучшему, потерял работу – тоже к лучшему. Теперь что-то новое хорошее начнется. Жить интересно, много новых знакомств, много читаю, пишу, такие-то и такие-то статьи написал. И есть идея насчет работы на будущее, и даже с хорошей зарплатой». Говорит все это У. и видит в глазах психиатра глубокий скепсис. Потом психиатр, покачивая головой, выписывает для У. нужные ему рецепты, и У. счастливый уходит. Психиатр закуривает и думает: «Какой же все-таки глубоко ебанутый псих этот У.».