Илья Штемлер - Коммерсанты

Следом подняли руки Чингиз Джасоев и Ревунова. Збарский медлил. Рафинад смотрел на Збарского, не скрывая раздражения.

— Я воздерживаюсь, — произнес Збарский.

— Отлично, — с нарастающим азартом подхватил Рафинад. — Три голоса — «за», один воздержался. Если бы Феликс Евгеньевич был «против», все равно, Семен Прокофьевич, большинство — «за». Извините.

Гордый сидел опустив плечи. Потом попросил у Зинаиды лист чистой бумаги, заложил для удобства ногу на ногу и, сосредоточившись, набросал несколько слов. Протянул лист генеральному директору.

Рафинад развернул бумагу.

«Вы поступаете опрометчиво, — прочел он. — Так же опрометчиво вы интересуетесь запрещенным законом бизнесом сексуальных услуг. Одумайтесь. Ваш доброжелатель». Рафинад откинулся на спинку кресла, сложил записку, усмехнулся и покачал головой. Даже то, что происходило сейчас в стране, скатилось куда-то в сторону… Скрытая угроза, исходившая от записки, — разгласить по фирме криминально наказуемое поведение директора, — угроза эта не очень-то беспокоила Рафинада, прошло то время, хотя именно сегодня оно вновь постучалось в окно. Рафинад проникся другой мыслью, куда более важной для него, — он понял, что уход из фирмы Гордого обернется стратегически большой утратой: нельзя терять таких профессионалов. Рафинад как-то совершенно не интересовался, каким образом Гордый разнюхал о его затее с Сулейманом. Сейчас он искренне жалел о действительно необдуманном и поспешном своем решении. Но не станет же он отменять приказ, на котором еще не просохли чернила. И дернуло его провести голосование среди основных учредителей! Он видел, с каким злорадством поднял руку Чингиз Джасоев, вот кому Гордый стоял как кость в горле. «Крона-Куртаж» все активней проявляла свою самостоятельность в этой темной истории с лесным комбинатом. И Ревунова чувствовала себя неуверенно, перебежав дорогу Гордому на выборах в главные учредители, Ревунова тоже подняла сейчас руку с готовностью. Да и не они одни с облегчением восприняли приказ генерального директора, для многих Гордый оказался бельмом на глазу. Потрясти бы ребят с Бадаевских складов, сколько чужой продукции они принимают на хранение за наличный расчет, разве уследишь? Недавно Рафинад получил от Гордого секретное досье на торгового представителя «Кроны» в Москве. Гордый обнаружил завышение цен на товары, разницу от продажи которых представитель присваивал себе. Прямой материальный ущерб фирма не несла, а косвенный несла несомненно — искусственно завышенные цены отсекали многих потенциальных покупателей… Эти мысли будоражили сознание Рафинада, отражаясь на лице, утомленном бессонницей и тревогой.

Неловкая пауза затягивалась. Гордый, подбоченившись, оставался сидеть в своем кресле. Записка явно произвела впечатление на генерального директора. А то, что записка исходила от Гордого, придавало всему происходящему особую таинственность…

Внезапно в густую, тупиковую тишину кабинета сверчком проник звук радиоприемника, идущий из глубины коридора. Звук стремительно нарастал…

— Послушайте, послушайте! — выкрикивал экспедитор из транспортного отдела. — Это повторение. Указ Президента России. «Свобода» передает, послушайте.

Экспедитора пропустили в кабинет. Бережно, словно боясь расплескать звуки, экспедитор переступил порог, держа над головой японский транзистор.

«…В связи с действием группы лиц, объявивших себя Государственным комитетом по чрезвычайному положению, постановляю. Считать объявление комитета антиконституционным и квалифицировать действия его организаторов как государственный переворот, являющийся не чем иным, как государственным преступлением…»

Кто-то встал и тихонечко пододвинул стул под тощий зад экспедитора. Но тот, качнув головой, отказался и стоял важный, словно именно он, младший экспедитор транспортного отдела, и есть Мессия, явления которого ждал кабинетный люд.

«Действия должностных лиц, — вещал крохотный японский транзистор, — исполняющих решения указанного комитета, подпадают под действия Уголовного кодекса РСФСР и подлежат преследованию по закону, — голос сделал паузу и заключил: — Настоящий указ вводится в действие с момента его подписания. Президент РСФСР — Борис Ельцин. Москва. Кремль. 19 августа 1991 года».

Раздались аплодисменты. Начались они от Инги. Доброта и расположенность незримым обручем охватили всех, кто сидел в кабинете, кто стоял в коридоре. Спаниель Тиша самозабвенно лаял, увертывая шерстяную мордаху от строгой руки хозяина, Толика Збарского. Гордый аплодировал вместе со всеми. Улыбался и что-то говорил. Он искренне радовался. Преданный служака системы, Семен Прокофьевич Гордый сейчас аплодировал… определенности.

— Что, Семен Прокофьевич?! — воскликнул Рафинад. — Теперь-то поведете воинов на защиту законной власти, к Ленсовету? — и хитро поглядел на Гордого.

Тот пожал плечами.

— Не волен, Рафаил Наумович. Не удел-с, — ернически ответил Гордый.

— А это мы исправим! — быстро подхватил Рафинад. — Зиночка, анулируйте приказ в первом пункте. Второй оставим, как есть… Так что не отвертитесь, Семен Прокофьевич, быть вам воеводой от «Кроны» — боковым зрением Рафинад видел, как заострилось лицо Чингиза.

— Кроноводом! — Платов вытирал обильный пот со лба. — Все только начинается… Неспроста наши радиостанции молчат. Или передают музыку Чайковского. Спасибо «Свободе», что она у нас на подхвате, как вы думаете, Семен Прокофьевич?

Гордый согласно кивнул. Гладкий его черепок сиял, подобно медному шлему римского воина.

Ничто не предвещало грозных событий. Улицы, прилегающие к Исаакиевской площади, как обычно, жили размеренно-сонной полуденной жизнью бывшей столицы Российской империи. Казалось, никто и радио не слышал, не внимал грозным предупреждениям военного коменданта. Лишь у Мариинского дворца размыто виднелась небольшая толпа. Подобно той, которая в последние годы все чаще и чаще тревожит благостную депутатскую жизнь, предъявляя самые различные требования — от ремонта крыши до свободы для сексуальных меньшинств. Благо народ разучил новое для себя заморское слово: «плюрализм»…

Чингиз обогнул собор, выехал на Адмиралтейский проспект и устремился дальше, к Дворцовой набережной, а там уже рукой подать до Дворца бракосочетаний. Марина Петровна — будущая теща — уже звонила на фирму, напоминала Чингизу, что надо явиться со свидетелями во дворец не позже, чем за четверть часа до начала регистрации. Намекнула на то, каких усилий стоило дяде Курбану втиснуться в плотный график работы дворца, тем более в такой сумасшедший день. Наргиз пыталась перенести регистрацию, но дядя не желал и слушать — регистрация должна состояться в день ее рождения. Можно перенести свадьбу — не все гости смогут явиться в такой непонятный день, — но регистрация должна произойти.