Илья Штемлер - Коммерсанты

Это состояние странным образом переплеталось сейчас с другими мыслями — сознанием своей силы, значительности. Не мальчишеская бравада, а уверенность в успехе своих начинаний. Нет, он не станет терпеть уколы даже со стороны друзей! О чем думал Рафаил, когда отозвал свой приказ об увольнении Гордого? Понимал, какую пощечину при всех наносит ему, Чингизу, предложив предварительно проголосовать за увольнение?! Нет, Чингиз не станет терпеть унижение, не станет. За ним вполне самостоятельная структура, а по деньгам еще неизвестно у кого больше — в самой фирме или в дочернем отделении…

Чингиз механически исполнял все ритуальные предписания инспектора. А мысли его плавали в других сферах — более сильных и поглощающих, чем то, что его окружало. По натуре он был игрок и страстям своим отдавался самозабвенно.

— В соответствии с Законом о браке и семье Российской Федерации объявляю ваш брак зарегистрированным в городе Ленинграде девятнадцатого августа сего года, — говорила инспектор. — И объявляю вас мужем и женой. Можете обменяться кольцами.

Чингиз взял протянутую к нему ладонь Наргиз, неловко, словно для рукопожатия. Только сейчас он проникся значительностью всего происходящего. Пальцы Наргиз передавали прохладу и трепет, а глаза тихо и покорно мерцали у самого лица Чингиза.

— Слушай, жена, а ты ведь очень высокая, — проговорил Чингиз. Наргиз засмеялась и поцеловала его в губы.

Кольца пришлись в самую пору, — этой проблемой занималась Марина Петровна, осечки быть не могло.

Неистово буянил на своей скрипке «Паганини», словно вызвал на дуэль дворцового тонмейстера, начальника всех свадебных маршей и вальсов. Пушечно хлопали бутылки с шампанским. Молодые люди в черных вечерних костюмах осыпали новобрачных цветами. Холодные вспышки фотоблицев озаряли парадную лестницу, сооруженную архитектором фон Гогеном аж в 1896 году. Поцелуи и поздравления навевали сходство с платформой Московского вокзала перед отходом поезда…

— Поехали к нам, выпьем-закусим, — приглашала Наргиз. — Будет наша маленькая свадьба, репетиция перед большой. Тем более у меня сегодня день рождения.

Инга пожимала плечами и оглядывалась, разыскивая в толпе Рафаила.

— Не знаю, как Рафаил, — говорила она.

А Наргиз уже подхватил водоворот знакомых и друзей. Выбрав момент, Рафинад отвел в сторону Чингиза: — Слушай… кто-нибудь нас подвезет на фирму?

— Я попрошу, — ответил Чингиз. — Я хочу тебя спросить: ты не обращал внимание — пришли платежки от «Катрана»? Должны были прийти.

— Из «Катрана»? — изумился Рафинад. — Ты что?

— Да. Я имею сведения. Если не пришли, то вот-вот придут.

— Ого?! — с шутливой растерянностью произнес Рафинад. — И ты об этом думал во время регистрации?

— Нет, я думал о другом, — Чингиз казнил себя за несвоевременный и неуместный разговор, но ничего не мог с собой поделать, никакого удержу. Обида повелевала им сейчас, обида, словно нервный тик, была сильнее разума, сильнее воли. — Я думал о том, как ты меня кинул с этим Гордым, на виду у всех. И о том, что я не хочу ходить в одной упряжке с «Кроной» после всего, что произошло.

— Ну, знаешь… Вольному воля, — огорченно и ошарашенно произнес Рафинад. — Если ты сейчас, в этом месте? Значит, припекло тебя сильно. Организуй свою бухгалтерию, субсчет у тебя есть. Пожалуйста, я не против.

— Ты меня не понял, — упрямо проговорил Чингиз. — Я хочу вообще выйти из «Кроны». Хочу организовать свою фирму, как хотел с самого начала.

— И чтобы сообщить мне об этом, ты устроил свадьбу? — Рафинад отодвинул плечом Чингиза и прошел вперед, через бульвар, разделяющий улицу Петра Лаврова на две части.

Его окликнула Инга. И дальше они шли уже вдвоем, как случайные прохожие, не имеющие никакого отношения к тому, что происходит в особняке архитектора фон Гогена.

Некоторое время Чингиз еще различал их фигуры, потом потерял. Чингиз был спокоен, совершенно спокоен. Он взобрался на гору, теперь ему предстоял спуск, в свое удовольствие, с упоительным холодком в груди…

Кто-то тронул его за рукав. Чингиз обернулся. Позади него стоял Ашот Савунц с большим бумажным мешком.

— Хозяин, кому отдать обувь? — Яркий галстук сползал по груди Ашота из-под воротника с расстегнутой верхней пуговицей. — Все сделал, как обещал, хозяин. На каждой стельке портрет. Получилось лучше, чем тогда, в Сумгаите, клянусь детьми. А ваша жена получилась просто красавица, клянусь детьми.

Чингиз похлопал по плечу старого сапожного мастера:

— Все в порядке, Ашот, мы еще не такую обувь сошьем, клянусь будущими детьми, Ашот. Отнеси в машину, поедем домой, выпьем, покушаем. Там и покажешь всем.

— Слушаюсь, хозяин, — улыбнулся Ашот Савунц, великий мастер сапожного дела.

Ашот был первым, кто когда-то назвал Чингиза Джасоева хозяином. И Чингиз это помнил.

Нередко ценность потери постигается через бесполезность приобретения. А приобретение, так истово желанное, теряет привлекательность, едва столкнешься с его реальным воплощением.

Рафинад свирепо желал, чтобы Чингиз прошел через все это и приполз назад, в «Крону», смиренный и покорный.

Выбравшись из метро на канале Грибоедова, Рафинад поостыл, черты лица его разгладились.

— Чингиз выходит из «Кроны», — произнес он.

— И хорошо, — спокойно ответила Инга. — Вам тесно вместе. И первым это понял Феликс.

— Первой это поняла Лиза. Надо было тебя познакомить с женой Феликса.

— Не надо. Я часто составляю представление о мужчинах по их женам. Мне бы не хотелось ронять Феликса в своих глазах. Вот Чингиз в моих глазах сейчас вырос, это определенно. Он вообще человек незаурядный.

— Когда-то ты ему нагадала пустую личную жизнь. И только деньги.

— Помнишь? — Инга сдержала шаг и косо посмотрела на Рафинада. — Странно, что ты запомнил. Это было так давно.

— Запомнил, потому как мне тогда ты почему-то гадать отказалась. Значит, Чингиз — человек незаурядный. А я? Если судить по женам?

— Ты? — Инга замялась. — Что тебе написал в записке Гордый?

Рафинад не ответил. Его удивляла обыденность толпы на Невском, словно ничего особенного и не происходило. Неужели и у Мариинского дворца так ничего и не изменилось с утра? А он, поддавшись панике, решил по примеру знакомых бизнесменов послать сотрудников на защиту Ленсовета, но против кого?!

— Не знаю, что Гордый там тебе написал, — произнесла Инга, но ты понял, что без Гордого тебе будет туговато на фирме.

— Если фирма скоро не провалится в тартарары, вместе со всей страной, — бросил Рафинад. — А может, мы напрасно паникуем — обычный день, обычные люди.

— Все только начинается, Рафаил, — не согласилась Инга. — Все как испуганные зайцы…